Падение царей
Шрифт:
Даже среди уцелевших не все будут наслаждаться заслуженными приветствиями. Согласно повелению царя Приама в победном шествии не будет места калекам, безруким и безногим.
— Клянусь богами, мальчик, никто не хочет видеть правду войны. Все хотят видеть героев, высоких и сильных, замечательных и красивых.
Эти слова разъярили Гектора, но не потому что были грубыми и полными неблагодарности, а потому что были правдивыми. И он приказал, чтобы раненых и искалеченных доставили в дома исцеления, после того как стемнеет, тайно переправив в город, как будто скрывая нечто постыдное.
Гектор посмотрел на фургоны, недавно прибывшие из города. Только один из них привез еду для его людей. Два других были набиты двумя тысячами новых белых плащей, чтобы толпы не видели, что усталые люди, измученные годами сражений, возвращаются домой грязными и окровавленными. Вместо этого толпы будут благоговейно глазеть на блистательных героев.
Брат Гектора, Диос, поднялся на холм и встал рядом.
— Холодная ночь, — сказал он, плотнее закутываясь в плащ.
— Я не чувствую этого, — ответил Гектор, одетый в простую блекло-желтую тунику до колен.
— Это потому, что ты Гектор, — польстил Диос.
— Нет, потому что я провел два долгих года во Фракии, пробиваясь в горах сквозь снег и лед. Ты не должен оставаться с нами, брат. Возвращайся в свой теплый дом.
— Сегодня ночью у тебя мрачное настроение. Ты не рад, что ты дома?
Гектор посмотрел вниз, на Трою, подумал о жене и сыне, о своих фермах и табунах коней на северной равнине, и вздохнул.
— Я еще не дома, — ответил он. — Как Андромаха?
— С ней все хорошо. Но она сердится. Она поругалась с отцом, потому что тот задержал армию здесь на ночь. Сказала, что эти люди заслуживают лучшего.
— Они оба правы, — проговорил Гектор. — Люди заслуживают лучшего, но завтра они будут упиваться лестью. Это шествие имеет важное значение, оно поможет скрыть наше поражение.
— Как ты можешь говорить о поражении? — удивленно спросил Диос. — Ты не проиграл ни одной битвы, и ты убил вражеского царя. Я называю это победой. И люди называют это победой. Как и следует это называть.
Гектор почувствовал прилив непривычного гнева, но его голос не изменился:
— Мы пересекли пролив, чтобы защитить земли Фракии и царя Реса, нашего союзника. Рес мертв. Фракия потеряна. Наши враги собрались по ту сторону Геллеспонта, готовые начать вторжение. Все северные торговые пути для нас закрыты. Тебе это кажется победой?
— Я понимаю тебя, брат, — мягко проговорил Диос. — Но ты и твои люди отправились во Фракию, чтобы помочь ее защищать. Поражение потерпел Рес, а не воины Трои. Твоя слава осталась незапятнанной.
— Чума порази славу! — огрызнулся Гектор. — И дважды порази чума вывихнутую реальность политики, в которой любое поражение можно переплавить и отлить из него золотую победу. Правда в том, что враг подчинил себе север. Теперь Агамемнон пойдет на нас войной из своих собственных земель. И пойдет он с огромной армией.
— И ты уничтожишь его. Ты — Повелитель Битв. Каждый человек вокруг Зеленого моря это знает. Ты никогда не проигрываешь сражений.
Гектор посмотрел на младшего брата и, увидев восхищение в его глазах, ощутил страх, отозвавшийся спазмами в животе. Во время битвы при Карпее всего один выпад меча отделял его от смерти. Тщательно нацеленная стрела или метко брошенное копье могли пронзить его горло. Один-единственный камень мог размозжить его череп. На самом деле, если бы Банокл не возглавил почти самоубийственную атаку на вражеский тыл, дух Гектора сейчас брел бы по Темной дороге.
Он подумал, не рассказать ли брату о своем страхе, о дрожащих руках, о бессонных ночах. И, что еще того хуже, — об усиливающейся боли в левом плече, о ноющей боли в правом колене. Ему хотелось сказать: «Я человек, как и ты, Диос. Точно такой же, как любой воин, сидящий здесь у лагерных костров. У меня тоже появляются синяки, тоже течет кровь, я тоже старею. И, если я буду продолжать сражаться, идя из битвы в битву, однажды удача покинет меня, а вместе с ней истечет и моя кровь».
Но он ничего этого не сказал. Для Диоса, для армии, для народа Трои, он давно уже перестал быть человеком Гектором. Теперь он походил на завтрашнее шествие, фальшивое, но сверкающее — символ троянской непобедимости. И каждый новый день войны все крепче сковывал его этой ложью.
— Подожди, вот увидишь Астианакса! — снова заговорил Диос. — Мальчик подрос, Гектор. Ему уже почти три года. И какой же это прекрасный и храбрый ребенок!
Теперь Гектор расслабился и улыбнулся:
— Мне не терпится его увидеть. Я возьму его на прогулку верхом по холмам. Ему это очень понравится.
— Я сам его туда возил, меньше недели назад. Посадил перед собой и позволил ему взять узду. Он наслаждался, особенно галопом.
У Гектора упало сердце. Все длинные, мрачные, кровавые месяцы войны он мечтал о том, как возьмет мальчика на его первую прогулку верхом, как будет прижимать ребенка к себе, слушая его смех. Среди ужаса и жестокости войны Гектора поддерживало только это желание.
— Он не боялся? — спросил Гектор.
— Нет! Ничуть! Он кричал, чтобы я ехал быстрее. Он бесстрашный, Гектор. Конечно, никто и не ждал ничего другого от твоего сына.
От твоего сына.
«За исключением того, что он не мой», — подумал Гектор.
Чтобы скрыть свою печаль, он посмотрел на город.
— Отец здоров?
Диос мгновение молчал, потом пожал плечами и ответил, опустив глаза:
— Он стареет.
— И больше пьет?
Диос поколебался.
— Ты увидишь его завтра, — наконец сказал он. — Лучше будет, если ты составишь собственное суждение.
— Я так и сделаю.
— А как Геликаон? До нас дошла весть, что он потопил флот Агамемнона. Сжег все его корабли. Это заставило всех воспрянуть духом, знаешь!
Снова поднялся обжигающий ветер, с шумом проносясь сквозь ветви над головой. На этот раз Гектор задрожал, хотя не от холода.
Перед его мысленным взором снова встало бледное мертвое лицо жены Геликаона, красавицы Халисии, когда ее тело вносили в крепость. Гектор слышал историю ее последней скачки. Она взяла сына, села верхом на огромного черного коня и помчалась по теснине сквозь вражеские ряды к мосту, известному под названием Каприз Парнио. За ней была погоня, и преследователи не сомневались в успехе, потому что мост был сожжен. Оказавшись между кровожадными воинами и глубокой расщелиной в мосту, Халисия погнала коня вперед и перепрыгнула через широкий пролом. Никто из всадников не осмелился последовать за ней. Она спасла сына, но не себя. Во время скачки она получила глубокую рану копьем и, к тому времени, как до нее добрался Геликаон, истекла кровью.