Падение царей
Шрифт:
Банокл отшвырнул его в сторону и ринулся в дом. Посреди главной комнаты на белой льняной простыне лежала Рыжая. Тело ее было обмыто и облачено в белое платье, но никто не смог скрыть голубого оттенка ее лица и темных синяков на шее.
Банокл упал с ней рядом, разум его отказывался верить в происходящее, мысли беспорядочно метались.
— Рыжая, — он взял ее за плечи и осторожно потряс. — Рыжая!
Но тело ее под его дрожащими руками было окоченевшим и холодным.
Банокл встал с белым от ярости лицом, и люди, толпившиеся вокруг, нервно отодвинулись.
— Что случилось? Ты, горшечник! Что произошло?
Банокл зловеще двинулся к перепуганному человеку.
— Это старый пекарь, друг мой, — ответил Аластор. — Тот, который делал ее любимые медовые пироги. Он задушил ее, Банокл, а потом перерезал себе ножом горло. Он вон там, — он показал в сторону двора. — Он сказал своей дочери, что любит Рыжую и не может без нее жить. Он собирался покинуть город и хотел, чтобы Рыжая отправилась с ним, но она отказалась. Он просил ее снова и снова, но она смеялась над ним…
Но Банокл уже не слушал. С мучительным ревом он бросился на мощеный двор и нашел там маленькое тело Кренио, лежащее на земле; в одной руке покойный крепко сжимал платье Рыжей, в другой — нож. Кровь пропитала землю вокруг его головы.
Банокл вырвал платье из его руки и неистово отшвырнул в сторону. Потом вытащил свой кинжал и вонзил в грудь пекаря. Что-то бессвязно вопя, со струящимися по лицу слезами, он втыкал кинжал в тело мертвеца снова и снова.
Глава 17
Поход Гектора
Скорпиос устал. Не только от долгого дня верховой езды. Его усталость как будто проникла до самых костей. Он устал от битв, устал от войны. Он хотел снова увидеть ферму отца, сидеть за столом со своей семьей, слушать истории о потерявшихся овцах и о долгоносиках на виноградной лозе.
Скорпиос посмотрел на поросшую травой ложбину, где его товарищ Джустинос, широкоплечий и бритоголовый, ударял кресалом по кремню, посылая сверкающие искры на сухой трут. Замерцало маленькое пламя, и Джустинос наклонился, чтобы осторожно его раздуть. Когда занялся огонь, он бережно добавил в пламя еще несколько веточек.
Два конника разбили лагерь под холмом поздно вечером. Они были разведчиками Троянской конницы Гектора и следовали впереди армии, которая поспешно возвращалась в Трою, пересекая горную цепь Иды. То был обычный путь от Гипоплакейских Фив до Золотого города.
Разведчики ожидали, что основной отряд догонит их к закату.
Скорпиос сидел, глядя на темнеющую местность на северо-западе. В воздухе висел аромат вечерних цветов.
Наконец разведчик вздохнул и отправился обратно в лагерь. Джустинос поднял на него глаза, но ничего не сказал. Он протянул Скорпиосу ломоть пшеничного хлеба, и двое мужчин молча принялись за еду.
— Как ты думаешь, Олганос все еще будет в Трое? — спросил Скорпиос, когда Джустинос расстелил свое одеяло на земле, готовясь ко сну.
Высокий конник пожал плечами.
— В городе только сотня воинов конницы. Они каждый день будут в пекле боя, пока мы туда не доберемся. Может, все они уже мертвы.
— Но Олганос — крепкий человек, — настойчиво сказал Скорпиос.
— Все мы крепкие, парень, — пробормотал Джустинос, вытянувшись и закрыв глаза.
— Я хочу домой, Джустинос. Меня уже тошнит от всего этого.
Джустинос вздохнул, сел и добавил в костер еще веток.
— Мы и едем домой, — сказал он.
— Я имею в виду свой дом. Тот, что далеко от войны.
Джустинос мрачно улыбнулся.
— Далеко от войны? Вокруг Зеленого моря нет мест, далеких от войны.
Скорпиос уставился на друга.
— Но ведь она непременно когда-нибудь кончится?
— Война? Конечно. А потом будет другая, и еще одна. Лучше не думай об этом. Здесь спокойные земли, и хотя бы этой ночью мы будем в безопасности. Этого мне достаточно.
— А мне нет. Меня страшит завтрашний день.
— Почему? Завтра ничего не случится. Мы просто будем все так же ехать на север, держась настороже, чтобы не попасть в засаду. Гектор, как всегда, остановится под Гаргароном, чтобы принести жертву Отцу Зевсу. Что особенного будет завтра?
— Ничего. Я не знаю.
— Тогда чего страшиться? Послушай, парень, теперь есть только сейчас. Вчера уже прошло, и мы ничего не можем с этим поделать. Завтра — загадка. С этим мы тоже ничего не можем поделать, пока не доживем до завтра. Предоставь Гектору и военачальникам беспокоиться о завтрашнем дне. Это их работа.
— И Банокла, — заметил Скорпиос.
Джустинос захихикал.
— Да, и Банокла, наверное. Мне его жаль, но любой, у кого хватило духу жениться на Рыжей толстушке, должен суметь быть командующим.
— Почему вообще кто-то женится на шлюхе? — спросил Скорпиос.
— А теперь ты сказал отъявленную глупость, — огрызнулся Джустинос. — Какая разница, шлюха она или нет?
— А ты бы сам женился на шлюхе?
— Почему бы и нет? Если бы я ее любил и если бы она могла дать мне сыновей.
Скорпиос недоверчиво посмотрел на него.
— Но они нечестивые и грязные.
Джустинос сощурился, лицо его потемнело.
— Нечестивые? Клянусь яйцами Ареса, я рад, что не вырос в твоей маленькой деревушке. А теперь послушай меня, Скорпиос. Моя мать была шлюхой, отца своего я не знаю. Я вырос среди шлюх. Некоторые из них были противными, некоторые — злыми, некоторые — жадными. Но большинство были обычными людьми, как ты и я. Многие были любящими, честными и сострадательными. Это обычные люди, которые идут на все, чтобы выжить. Нечестивые и грязные? Если бы ты не был моим другом, я был разбил тебе голову об это дерево.