Падение Ханабада. Гу-га. Литературные сюжеты.
Шрифт:
Сноп красного огня встает, загораживая небо. Чувствую огромную легкость в теле. Меня приподнимает и с непонятной силой опять прижимает к земле. В какой-то миг появляется мысль, что так бывает в кабине, при перегрузке, когда защитные очки давят на лоб. Земля тогда как бы выгибается. Понимаю, что это другое. Вижу живого Никитина. Тот бежит зигзагами. Сажусь и смотрю на него. Никитин останавливается и рукой указывает мне на дот.
— В дот! — кричу непонятно кому, и никто меня не может услышать. Хватаю за плечи лежащего рядом танкиста, показываю ему на дот. Вижу, как бегут туда другие. Дав очередь в стену огня и дыма, тоже бегу. Что-то
— Что это? — кричу громко Никитину.
Он смотрит на потолок:
— Наши… артподготовка.
Не слышу, но понимаю, о чем он говорит. Бетонный пол вздрагивает всякий раз, будто ударяют в него железной кувалдой откуда-то из-под земли. Ровный дневной свет льется сюда через амбразуры и, кажется, не имеет никакого отношения к происходящему. Со стороны болота все тихо. Вдруг я вижу глаза капитана. Он лежит, укрытый до подбородка шинелью, и смотрит на меня. Я подхожу к нему. Капитан успокаивающе прикрывает глаза. Это для меня, я его понимаю.
В это время весь дот сразу подбрасывает, и нас валит с ног. Сыплются откуда-то ящики с патронами, кто-то садится на пол, загораживая руками голову. Едкий вонючий дым медленно уползает в амбразуры. Дот встряхивает еще несколько раз, но уже не с такой силой. Потом все стихает. Мы переглядываемся, начинаем что-то искать под руками. И снова вижу глаза капитана. Он пытается приподнять голову и кивает мне на выход.
— Все наверх, — кричу я. — Наверх!
И матерюсь грязно, непонятно откуда взявшимися словами. Мне кажется, что они медлят, еле шевелятся, падлы. Хватаю того, что сидит на полу, швыряю к выходу, потом другого. Бегу наверх, ничего не видя перед глазами.
— Гу-га…
Кричу и бью из автомата в черное вокруг.
— Гу-га, гу-га, гу-га…
Все кричат вместе, и теперь только вижу, как убегают, отползают немцы. Один из них еще стоит, как будто не может сдвинуться с места. Он без каски, повернутая ладонью вперед рука прижата к груди. Потом он тоже поворачивается и бежит. Никто не стреляет ему вслед.
Все вокруг опять изменилось, и громадная воронка светлеет возле самого входа в дот. Там, внизу, оказывается, светлая земля. Она разбросана взрывом далеко вокруг. Вся черная полоса до самого леса, теперь в светлых кругах. На доте тоже снесена, будто сдута земля, и бетон надколот. Немцы, как видно, прятались тут же, у дота, и на косогоре, с нашей стороны. Перед нами их не видно, и груда железа дымится там, где стояли самоходки…
С визгом ударяют и отлетают от бетона пули. Это от второго дота. Теперь они идут оттуда, серо-зеленые и черные вперемежку. Во что бы то ни стало хотят они сбить нас. Мы ложимся тут же, у входа в дот. Теперь мне все видно. У нас один тяжелый пулемет, который вытащил из дота Кудрявцев. Там, где стоял другой пулемет, теперь воронка. Еще ручной «Дегтярев» у Никитина, но он ни к чему — нет дисков. И автоматы. Бухгалтер таскает из дота гранаты, укладывает сзади. Никак не могу сосчитать, сколько же нас человек…
И снова бегут к нам немцы, падают и бегут. За ними появляются другие. Уже не пригибаются они, идут в рост. Сверху, на доте, тоже, оказывается, они, и мы бросаем туда гранаты. Осколки бетона падают на наши головы…
За спиной теперь лишь вход в дот, узкий, темный. И бетонные щиты по краям. Сидим за ними к с пяти шагов уже бьем немцев. Потом делается тихо…
Что-то ледяное заползает мне в грудь, и я пригибаю голову. Невольно жмемся друг к другу. Что же это? Немцев много, они еще здесь…
Посторонний неистовый грохот доносится к нам будто бы с неба. Все свистит, желтые молнии вспыхивают по черной земле и дальше, к лесу. Но к нам это не относится. Мы видим лишь, как отступают немцы. Где-то за лесом воют танковые моторы. Многократно усиленный голос, тоже как бы с неба, кричит: «За Родину, за Сталина!» Потом он повторяется где-то дальше, и в третий раз уже у леса…
Все идут и идут мимо нас солдаты по мокрой, перемешанной с пеплом земле. Зимние шапки со звездочками и зеленые бушлаты на них. Лошади тащат пушки, люди им помогают, вытаскивая колеса из воронок. Мы сидим неподвижно, привалившись спинами к доту, и все они как-то странно оглядываются на нас.
Где-то дальше по косогору все еще слышны очереди. От леса, объезжая воронки, движется машина с двумя рупорами наверху. Она останавливается напротив, из нее выскакивает молодой лейтенант в новеньком обмундировании. Он говорит о чем-то с майором, который стоит там, где идут войска. Потом лейтенант лезет по лесенке обратно, машина разворачивается. Мы уже слышали ее голос.
— Ахтунг!..
Теперь она говорит по-немецки, предлагая сдаться тем, кто во втором доте. Майор разговаривает с офицерами, поглядывая в нашу сторону, но к нам никто не подходит. С трудом поднимаюсь, иду по нужде за дот. Долго стою там и смотрю. Через овраг переброшен неизвестно откуда взявшийся мост из бревен. Танки идут по низине, медленно переползают через мост и, набирая скорость, уходят вверх по лесной дороге. Потом идет артиллерия и опять танки. Громыхает уже где-то впереди, справа и слева. Смотрю на темный бетон, куда я оправлялся. Чуть повыше моего колена четыре щели прорезаны в эту сторону, прямо на мост.
Когда возвращаюсь назад, чувствую острую боль в ноге. Сажусь у входа, стаскиваю сапог. Среди черной грязи вижу кровь. Портянка никак не отматывается. Отдираю ее и удивляюсь, почему нога у меня такая белая. У щиколотки косой порез, но кровь не идет, а лишь сочится. Смотрю сапог, там тоже порез. Лезу рукой и достаю короткий, с полпальца, осколок. Это когда сам я близко бросил гранату, там, внизу…
Еще где-то рядом болит у меня. Пальцы нащупывают что-то острое. Дергаю, и сразу заливается все кровью. Тряпкой из кармана обтираю ногу, пока кровь перестает течь, и тут вдруг пугаюсь. Белая чистая кость виднеется там, где разошлась кожа.
— Нет, кость целая, — говорит Никитин. — Ты ее пеплом.
У него тоже кровоточит нога у колена. Он берет мокрый пепел с землей и мажет им рану. Я делаю так же, и боль утихает…
Крытая брезентовая машина с красным крестом на боку стоит возле нас. Солдаты выносят из дота капитана и еще четверых наших. Люди ходят вокруг и тоже как-то непонятно смотрят на нас. Потом машина приезжает снова. Худой лейтенант с медицинскими погонами спрашивает о чем-то у меня. В глазах у него удивление и какой-то страх. Кого же он боится? Даже не подходит близко ко мне. Понимаю, наконец, что ему нужно, и показываю вниз, на штабели торфа: