Падение короля
Шрифт:
Спустя четверть часа Миккель ринулся уже на улице. Так чем, бишь, закончилась эта встреча? Ах, да! Йенс Андерсен Бельденак ораторствовал перед ним о чем ни попало, а потом снизошел до того, чтобы проэкзаменовать Миккеля! Миккель отвечал точно во сне, он кое-как выдержал проверку своих ученых познаний. Но в одном стихе Горация переврал-таки размер, и Йенс Андерсен поправил его, отбивая такт своей волосатой рукой: та-та-та-та.
Весь взмокший, как после бани, и понурый, как пришибленная дворняжка, Миккель Тёгерсен потащился прочь.
Когда наконец он осмелился высунуть свой унылый нос из-под капюшона и оглядеться по сторонам, оказалось, что он стоит на площади Хойбро. Тут, как всегда, царило оживление. Миккель остановился на углу возле чьих-то ворот и напряженно наморщил лоб, словно в раздумье. На самом деле он почти ничего не соображал. Обида и стыд тяжким грузом давили на его плечи, и, словно свирепый зверь, пробудилось спавшее в душе непомерное самомнение. Несмотря на переполнявшие его мысли, под наплывом которых Миккель как вкопанный застыл на месте, он замечал все, что происходило вокруг, более того — яркие краски навязчиво лезли в глаза: какая-то баба настырно выкликала свою селедку, — и бескожим, совершенно бескожим стоял на виду у всех Миккель, словно только что ободранная мясная туша, вздрагивая от жестокого прикосновения воздуха.
Чу! В королевском замке затрубили в трубы, как будто лезвием полоснув по оголенному черепу.
Миккель поежился и, совсем убитый, побрел своей дорогой. В это время перед замком опустился подъемный мост, и тотчас же прогремела по нему копытами вырвавшаяся из ворот кавалькада, сплошь из особ, принадлежащих к высшей знати. Галопом вылетев на улицы, они на рысях свернули на площадь Хойбро; на повороте всадники с лошадьми заваливались набок. Как смешно они трясутся в седлах — звяк, звяк! — бешено колотятся на поясе мечи, победно полощутся взметнувшиеся от ветра яркие плащи.
Миккель шел в сторону городской окраины. Повсюду солдаты, конское ржание и топот. Сам юнкер Слентц{6} при всех доспехах скачет по улице с оруженосцем позади. Железный человек ворочает шлемом то вправо, то влево; он царственно величав; забрало на лице открыто, и свирепые усищи лоснятся на солнце. Конь под ним фыркает из-под чепрака — тоже, поди, недешево стоит!
Миккель бродил по городу, собираясь с мыслями; все улицы в конце концов упирались в городской вал; Миккель заперт, заточен в этом убогом, замызганном городишке, заляпанном рыбьей слизью и селедочной чешуей, загаженном попами и свиньями. Чтобы почувствовать волю, он запрокинул голову и взглянул на небеса. Воздух дышал влажностью. Над головой проплывали облака. Это напомнило Миккелю о морском просторе, и он пошел назад на Странней.
Ветер посвежел; по морю, по взволнованному синему простору Зунда, прыгая на волнах, упрямо стремились вперед, споря с ветром, рыбачьи баркасы.
У Миккеля точно пелена спала с глаз, и он вспомнил свой сон. Ему снилось, что он в открытом море, и там ему вдруг предстало дивное видение. Вдалеке из-за окоема показался над водой сияющий белизною столп, он казался высотой с палец, но Миккель понимал, как он должен быть огромен, если виден из такой невообразимой дали. Он сверкал на небосклоне, словно отлитый из серебра, а напротив него голубел низкий прозрачный купол, который с близкого расстояния должен был предстать колоссальным шатром протяженностью в несколько миль. Вглядываясь в видение, возникшее перед ним среди пустынных океанских волн, Миккель понял, что от морского берега начинается устье огромной реки, рассекающей далекий город. Ибо то был город, стоящий по ту сторону моря, на другом краю земли.
Миккель Тёгерсен пустился в обратный путь, домой; переживаний для одного дня ему выпало больше чем достаточно. Но вместо того чтобы отправиться по Пилестреде, он выбрал другую дорогу, сегодня ему не хотелось проходить мимо деревянного забора и высматривать за ним Сусанну.
Придя домой, он сразу улегся в постель. Ове Габриэль где-то пропадал; наверно, бродит по улицам и распевает под чужими дверьми, закатывая ясные глазки. Миккель провел несколько часов лежа на спине и о многом передумал. К ночи воротился Ове Габриэль с набитой сумой. Миккель, не говоря ни слова, встал и ушел по своим делам.
Ночь застала Миккеля Тёгерсена в пути, на дороге, ведущей от Западных ворот. Он услыхал скок коня, сзади галопом приближался всадник. Не успел Миккель оглянуться, чтобы посмотреть, кто это скачет, как всадник уже настиг его. Это был Отто Иверсен. Налетел, как вихрь, и промелькнул. Он сидел в седле, низко наклонясь, и мчался вперед во весь опор. Миккель проводил его взглядом, он слышал храпение разгоряченного коня, пыль и камешки так и брызнули из-под копыт.
Воздух был напоен запахом зеленых хлебов. Кругом стояла тишина. Сонно тянули свою бесконечную песню лягушки.
Спустя час, подходя к Северным воротам, Миккель опять услышал позади бешеный перестук копыт. Он посторонился и опять увидал, как мимо во весь дух промчался Отто Иверсен, возвращаясь в город.
Спустя несколько дней Миккель Тёгерсен, прозванный в городе Аистом, внезапно и без предуведомления был исключен из Копенгагенского университета. Для него это событие не было такой уж неожиданностью, потому что он давно перестал посещать церковную службу. В тот же день Ове Габриэль стал смотреть на Миккеля, как посвященный смотрит на постороннего человека.
А Миккель, несмотря на тайные угрызения, свободно вздохнул. Первым делом он перестал брить усы. И хотя будущее сулило ему сплошные невзгоды: нужду, заблуждения, страхи — он тем не менее, всему назло, отпустил огненно-рыжие кисти, упрямо не желавшие стоять торчком, а свисавшие мочалкой по углам рта.
ВЕСЕННИЕ СТРАДАНИЯ
Миккель Тёгерсен ничего не знал о Сусанне, кроме того, что она живет в доме старого еврея Менделя Шпейера; быть может, она была его дочерью. Имя девушки было ему давно известно, задолго до того, как он однажды разглядел ее в саду; оно часто попадалось ему, написанное мелом на деревянных столбах дома в окружении непристойных изображений. Рисунки и надписи кто-то стирал, они снова появлялись на том же месте, и их тут же стирали снова. Однажды Миккель застал возвращение старого еврея: прежде чем войти в дом, старик окинул взглядом угол дома, однако на сей раз там ничего не было.
Сусанна, так звали ее. Только два раза Миккелю удалось хорошенько ее разглядеть. С тех пор он больше не смел подолгу задерживаться возле ограды. Он старался вести себя, как обыкновенный прохожий, спешащий по своим делам. Поравнявшись с забором, он как бы ненароком посматривал в сторону сада, и порой ему удавалось мельком взглянуть на Сусанну. Она часто прохаживалась в полдень или вечером по заглохшим дорожкам.
Весь сад зарос сорняками, высокими побегами цикуты и листьями дикого хрена; ветхие яблони покосились в разные стороны. В уголке возле ограды густо разрослась раскидистая бузина; Миккель догадывался, что ее ветви образовали со стороны сада навес вроде беседки, и под сенью этого дерева порой отдыхает Сусанна. Иногда слышался в листве какой-то шорох. Может быть, Сусанна исподтишка поглядывает оттуда на улицу — Миккель невзлюбил это дерево. И в то же время оно притягивало его при мысли, что там, может быть, прячется Сусанна.