Падение полумесяца

Поляков Влад

— Сама Софья, её дядя, брат, племянники, сыновья. Все получили свою долю грязных, но правдивых слов, — констатировал патриарх семейства Борджиа. — А вот жену Александа, Елену, ты тут не тронул, хотя и мог. Почему?

— Любовь, — хмыкнул я, показывая, что тут и ирония, и реально серьёзное отношение. — Топить следует лишь тех, насчёт кого есть уверенность или высокие на это шансы. Александр Ягеллончик не любит Софью, с заметным презрением относится к её сыновьям Василию и Юрию. А вот жену он действительно любит, и если я чего и смогу добиться, так это небольшого и, вполне возможно, временного похолодания между ними. Опасно. Зато если затронуть лишь тех, к

кому государь Литвы и без того симпатий не питает, тогда результат будет гораздо лучше. А Елена… Она одна не так много и сможет, будучи тщательно и заботливо отрезаемой любящим супругом от Мореи и всего, что с этим паучьим гнездом связано.

— Вот как ты хочешь поступить. Необычно. Но может оказаться действенно, — призадумался «отец». — А сами Палеологи и Морея, вновь к ним вернувшаяся? Новое пугало для Европы, как Савонарола?

— Не такое наглядное, конечно. Византийцы не устраивают массовых сожжений, уничтожения роскоши и прочих совсем уж явных непотребств. Но вот их «милые забавы» с евнухами, настоящим восточным коварством и жестокостью, показное ослепление и кастрация проигравших в играх вокруг трона и особенно за трон… Я упомянул лишь малую часть тех обычаев, которые Палеологи несомненно возродят. Не смогут не возродить, это у них в крови.

— А ты будешь это показывать, убеждая тех, кто не поймёт сразу. А если кому-то из государей это… понравится?

— Гнилая кровь! — отрезал я. — Таких нужно убирать. Любыми способами во избежание сползания той или иной страны в византийство. А если сгнила правящая династия… Что ж, ведь среди аристократии найдётся иная, более здоровая. Нам нужно лишь наблюдать, советовать и немного помогать. Главное без глупости и лишнего внимания.

— Храм Бездны и его неслышные убийцы.

— И это тоже. Но пока… Я вижу, сюда шествует очень довольная Лукреция. И явно по мою душу.

— Уже вижу, — довольно улыбнулся Родриго Борджиа, — Лукреция, девочка, ты довольна ещё сильнее, чем была какой-то час назад. Какова причина?

— А никакой, папа, — неугомонное создание обняло своего отца, а затем схватило уже меня за руку, тем самым побуждая подниматься из удобных объятий кресла. — Просто с подругами хорошо отдыхаем, небо ясное, солнышко. Ещё мне Чезаре нужен, чтобы Бьянке напомнить, что мы — это хорошо, но дочь почаще навещать нужно. Она его слушает охотнее, чем даже меня. Меня просто любит, а его слушает и даже слушается, вот так!

Ввот это жалоба! И не поспоришь, не возразишь, особенно если смотреть на это одухотворённое личико, преисполненное этакого негодования на вселенскую несправедливость по отношению к себе несравненной и безупречной. Играет, понятное дело, зато как качественно. Это понимал я, осознавал Родриго Борджиа, а вот та же Ваноцца почти всегда принимала за чистую монету, без каких-либо признаков театральщины.

Пришлось вставать и, поддавшись влечению слабо преодолимыми внешними силами, двигаться в сторону чисто женской компании. Но вот как-либо воспитывать Бьянку — тут Лукреции предстоит обломиться с печальным хрустом. Моя подруга и советница, скажем так, не питала особой привязанности к детям несознательного возраста, предпочитая перекладывать почти все на нянек и кормилицу. В отличие от Лукреции, которой реально нравилось возиться с детьми. Не с любыми, понятное дело, а с теми, которых она считала родными и близкими. А уж маленькая Ваноцца была таковой сразу с двух сторон, как ни крути.

Местами забавно было наблюдать, как спорят Бьянка с Лукрецией. Ну чисто семейные разборки, причём привычные такие, будничные. Даже интересно,

как именно впишется во всё это Мигель? Спрашивать не стану, просто понаблюдаю со стороны. Наблюдать — это порой весьма и весьма любопытное занятие.

Спустя недолгое время, меня неожиданно оторвала от ленивого такого приставания к Хуане Изабелла. Дескать, вопросы появились по поводу того, чему учу именно я. почему сейчас? Ну вот чисто девичья любознательность и всё тут! Остальные дамы восприняли это как дело совершенно естественное, привыкли, что я последние месяцы вожусь со сводной «сестрой» примерно тем же манером, как это было с Лукрецией, но несколькими годами раньше. Бьянка так и вовсе довольно скалилась, искренне считая, что бывшей светской синьоре сейчас достаётся нагрузок по полной, от чего состояние тела и духа… довольно измученное. Изабелла и сама порой изображала нечто подобное, иногда и вовсе жаловалась на бессердечного младшего брата, которому Железная корона на голове явно убрала немалую часть сочувствия к хрупкому телу сестры. Игра на публику, конечно, но ведь в тему же, что ни говори.

— О, я вижу, вопрос по новым пистолетам и их перезарядке, — делаю вид, что принимаю это за истину. — Пойдём тогда чуть в сторону, покажу пару приёмов как на быстроту, так и чтобы осечек не случалось. Хуана, я совсем-совсем ненадолго.

— Возвращайся… Мы все тебя ждём.

Верю. Знаю. Так что целую прекрасную Трастамара, после чего с некоторым усилием отрываюсь от очень уж притягивающего и уже вполне себе страстного тела. Хорошеет девушка всё сильнее и сильнее, что не может не радовать.

Что до Изабеллы-Алисы, так она явно не просто так меня отозвала. Чего-то важного и срочного вроде как не просматривалось, следовательно… Видимо, очередная мысль в голову пришла. Причём такая, которой срочно надо поделиться, чтоб случаем не убежала и не перегорела. Всякое ведь случается, дело оно особенное, своя специфика присутствует.

— Изабелла?

— Показывай мне правильную перезарядку и прочее, а я буду делать вид, что внимаю мудрости. Той, которая нам двоим была известна с самого начала. Ты же понимаешь…

— Ещё бы! А что именно из того, что иным слышать нельзя, ты хотела сказать?

— Мало и много, Чезаре. Кажется, я знаю, как именно можно узнать то, что ты хочешь насчёт связи миров. Не всё, но хотя бы следующий шаг. Направление, в котором стоит идти, чтобы оно не было заранее тупиковым.

— И это…

— Среди трофеев, взятых в Стамбуле, были карты. Много, разные. Большая часть интересна только здешним, но парочка… Готова съесть пару полных пригоршней пороха, если это не то, что потом стало артефактом, известным как Карта Пири-Рейса! Два дня назад я тебе об этом говорила, а ты попросил проверить как следует. Я проверила, это оно. Не та карта, но явно то, с чего он её перерисовал, многое загадив, но сохранив часть. И не только…

— Хм?

— На картах всё изображено так, как в нашем мире. Грубо, схематично, сразу видно, что рисовал не географ. Но есть одна интересная деталь. Южная Америка не отделена от Антарктиды. Подчёркнуто не отделена, это не случайная помарка на карте.

Упс! Больше и сказать было нечего. Хотя нет, я продолжал возню с пистолетом, дабы не было и тени подозрений, но факт, сообщённый Изабеллой, неслабо так меня приложил по голове. Карта Пири-Рейсса… Так называемый «неуместный артефакт» по мнению учёных моего мира/времени, наряду со множеством других. Хотя насчёт конкретной карты было множество попыток натянуть сову на глобус до полного вылезания глаз у бедного пернатого.