Падение с яблони. Том 2
Шрифт:
Она сказала, что возьмет с собой бутылку водки и в половине третьего будет ждать нас на автостанции. Нам за оставшийся час следовало раздобыть рюкзак, палатку, одеяла и жратву.
С деньгами на этот раз было туговато. Помимо платы за прокат туристских принадлежностей, нам хватило всего лишь еще на одну бутылку вина. С закуской поэтому решили вообще не связываться.
В назначенное место мы явились минута в минуту в полной боевой выкладке. Она, как всегда, опаздывала. Мы имели счастье увидеть
– Лариса Васильевна, – сказал я, – вас не смущает, что вы пришли несколько позже, чем следовало бы?
– Я еще раз вам повторяю: я не свободная девочка!
– Придется ехать на последнем рейсе, с ночевкой, – сказал Харьковский.
– Я не могу. Девочек своих будете возить с ночевками!
– А шо ж вы тогда предлагаете?
– Я ничего не предлагаю. Вы мужчины – вы и думайте!
– Выход один, – сказал я, – придется разбивать палатку здесь, на остановке…
– Идея! – воскликнул Харьковский. – Садимся в тачку и катим до ближайшей посадки. Ставим там палатку и будем думать, шо это Залевская балка!
Идея пришлась по душе, и мы быстро поймали такси.
Лучшее, что попалось нам по пути, – это широченная посадка возле асфальтового завода в двух километрах от города.
Мы попросили таксиста тормознуть. Таксист, который всю дорогу рассматривал в зеркало англичанку, остановился и ухмыльнулся. Затем вышел помочь Харьковскому вытащить вещи из багажника. А я, следуя за ним, деликатно намекнул англичанке, чтобы она расплатилась.
И она неожиданно взорвалась:
– Подлецы! Негодяи! Привезли женщину в лес и еще заставляют ее платить! Господи, с кем я связалась! Подонки! Настоящие подонки! Завезли в какую-то грязь, а сами еще и без денег оказались!..
Поливая нас таким образом, она все же вынула из сумочки кошелек и принялась в нем копаться. Через минуту выкопала рубль и, не прекращая ругани, протянула его таксисту. Тот ухмыльнулся шире прежнего, так что один его ус вытянулся до самого уха, и сказал, что ему ничего не надо. И англичанка впопыхах вместо благодарности обозвала его сволочью. Таксист не обиделся, но улыбаться перестал. Прыгнул в машину, с визгом развернулся и дал по газам.
А мы двинулись походным порядком. Англичанка плелась за нами и продолжала ворчать, как старая бабка. И я в конце концов пристыдил ее:
– Лариса Васильевна, вы, оказывается, жадная женщина. Это очень опасная болезнь. У нас в Дарагановке у одной старухи от жадности лопнул желчный пузырь.
Ее это задело.
– При чем здесь жадность, Соболевский? При чем жадность, если вы поступаете не как мужчины! Ты абсолютно меня не понимаешь! Вы что, сразу не могли сказать, что у вас нет денег? А то – выходи, плати!.. Как будто я вещь какая! Ты что, меня за вещь принимаешь? Да, Соболевский?..
И она еще долго продолжала бубнить в том же духе. А я шел и думал о том, как после этого она собирается переключаться на любовь. И не мог себе такого вообразить.
Харьковский, идущий впереди, остановился и бросил рюкзак на землю.
– Хорош, пришли!
Местечко, честно говоря, было не очень. Слегка пыльное, с вызревшими колючками и жидкими деревьями вокруг. С одной стороны безобразный черный завод кое-как заслонялся кустарником, с другой открывалось чистое поле с сорняками. Было время, мы в этом поле протяпывали подсолнухи и кукурузу. Когда подрабатывали в колхозе. Теперь уж, видно, таких дураков нет. И поле без них гибнет.
Харьковскому эта посадка была тоже памятна. Где-то здесь он делал привал с Галей Петуховой. Когда совершал паломничество в Дарагановку. И я не исключаю даже, что на том месте, где бросил рюкзак.
Англичанке пейзаж ничего не навевал. И поэтому она возмутилась:
– Вы что, думаете, я в этой грязи буду ложиться? Ф-фу, сколько пыли! Вы бы еще на свиноферму меня завели!..
Мы пытались ее успокоить.
– Лариса Васильевна!.. Сейчас поставим палатку.
– Протрем листья, сдуем пыль.
– Накроем стол!
– Так шо все будет как в лучших домах Парижа!
И, пока она успокаивалась, мы установили палатку, застелили ее одеялом, поставили посередине бутылку. Потом пригласили королеву.
Обещанную водку она, конечно же, забыла в холодильнике. Но, слава богу, и от вина отказалась. Только прочла название (очень поэтичное, кстати, «Аромат степи») и сразу стала ссылаться на кучу болезней. Хотя мы ей вовсе ничего не предлагали.
За отсутствием стакана пришлось алкать из горла. А за отсутствием закуски – довольствоваться сигаретой. Англичанка наблюдала за нами с ужасом и возмущением, словно вдруг обнаружила себя в обществе людоедов.
Нам стало весело.
Теперь даже не припомню… Но все пошло как-то само собой.
Ей сделалось жарко, и она бессовестным образом сняла с себя платье. Харьковский хоть и не переставал смеяться, но все-таки смутился. И в этом была его первая ошибка.
Потом она заявила, что не хочет пачкать свой белоснежный бюстгальтер, и сняла его. Сиськи беспомощно и жалко, как две попрошайки, шлепнулись на живот и испуганно посмотрели на нас. Их не хотелось трогать.
И я полез к ней в трусы.
– Ты что там потерял, Соболевский? – пошутила англичанка.
И, взглянув на Харьковского, добавила:
– Я тебя не смущаю, Харьковский?
– Это я его смущаю, – сказал я.
И дал знак товарищу, чтобы он делал то же самое.
Но Харьковский почему-то вдруг поднялся и сообщил, что намерен прогуляться. Я попытался удержать его. Но было бесполезно.
Оставшись одни, мы совсем перестали разговаривать. Она без единого слова сняла трусы, легла на спину и безобразно раскинула ноги.
Это был момент, когда мне захотелось выйти вслед за Харьковским.
Но я покорно обнажился и взгромоздился на нее…