Падение Стоуна
Шрифт:
— Синьора Винкотти? Не знаю. Никогда прежде не слышала этой фамилии. Предполагаю, как, наверное, предположили и вы, что она была его любовницей.
— Вас это расстроило?
Она сердито посмотрела на меня.
— Конечно, мне тяжело, что он настолько не доверял мне.
— Простите?
— У него был секрет от меня. Это меня ранит. Он должен был знать, что я не устрою сцены из-за такой тривиальности.
— Похоже, секретов было больше, — указал я.
Она смерила меня ледяным взглядом.
— Еще вопросы?
— Да. Подобная сумма намекает, что тривиальностью эта женщина
— Справедливо.
— Разве вы не испытываете… по крайней мере любопытства?
— Пожалуй. И что, по-вашему, я должна сделать?
— Если хотите, я мог бы посетить эту даму от вашего имени. Насколько я знаю, она приезжает завтра и остановится в отеле «Рассел» в Блумсбери.
Она задумалась.
— У меня есть идея получше. Я сама нанесу ей визит. Вы можете меня сопровождать.
Передо мной проплыло видение двух ревнивых женщин, катающихся по полу в стремлении выцарапать глаза друг другу.
— Я бы этого не рекомендовал.
— Ваши рекомендации не требуются. Я сегодня же пошлю записку предупредить о моем визите.
Меня поставили на место. Я мог либо сопровождать ее, либо нет, на ее намерение это никак не влияло. Я решил поехать с ней.
— И в то же самое время, — сказала она небрежно, — мы можем узнать что-то, что лишит вас работы.
У нее на глаза при этих словах навернулись слезы, и меня ужаснула мысль, что я мог стать свидетелем ее унижения. Она была обманутой женщиной и узнала про это при самых тяжких обстоятельствах.
— Мне очень жаль, — сказал я. Не слишком уместная фраза, и она не обратила на нее никакого внимания.
— У меня не было детей, — сказала она минуту спустя. — Джон говорил, что это не важно — ему достаточно меня. Что я принесла ему все счастье, какое только возможно в мире, и ничего больше ему не нужно. Глупо так переживать. Разумеется, у него было право поступать, как он хотел; это ничего не меняло в нашей с ним жизни, так что меняется, если я и узнала?
— Да?
Она кивнула.
— Сделать это для него должна была бы я. Не какая-то другая женщина, настолько незначительная, что он даже ни разу не упомянул о ее существовании. Теперь, если вы меня извините, я должна кое-чем заняться. Бумаги моего мужа в тех шкафах. Можете просмотреть все, что сочтете нужным. Я предупредила слуг, что у вас есть доступ в дом в любое время, тут ли я или нет. Как видите, мне нечего скрывать.
И она ушла. Я прикинул, не приняться ли за устрашающую армию картотечных шкафов — именно они, на мой взгляд, могли содержать что-либо полезное, — но у меня недостало духа. Разговор с ней меня дезориентировал, почти сокрушил.
Глава 11
Я все больше чувствовал, что задача мне не по зубам. Рассуждать про сенсационное убийство — это было одно, и совсем другое — разгадывать кого-то вроде леди Рейвенсклифф. А потому я отправился в «Ритц» повидать моего маленького эльфа. Именно там, насколько я понял, Ксантос обычно останавливался в Лондоне; как я узнал — зарезервировав там номер за колоссальные деньги.
— Так, значит, он важная птица? — спросил я на репортерский манер.
Я был в «Ягненке», прямо за углом в Мейсонс-Ярде, в заведении, облюбованном «Ритцем». Я подкрепил
— Вроде бы, — последовал коллективный ответ.
Но конкретно никто ничего не знал. Он приезжал, он уезжал. В общем, он никогда не жил там дольше двух недель, но хотел, чтобы его номер всегда ждал его. Ни разу не была замечена хотя бы одна женщина, но посетители и гости — в изобилии. Счета, впрочем, оплачивались. Это они знали. Но дальше в действие вступали ограничения их профессии. Ксантос был богат. Он был иностранцем — греком, они полагали. И им было совершенно все равно, каким образом странный маленький грек мог позволить себе зарезервировать номер в «Ритце». Я знал коммивояжеров, из них получались хорошие убийцы. Одинокие люди, перебирающиеся из одних меблирашек в другие, стирающие перед сном свои рубашки. Ни семьи, ни друзей; никогда не задерживающиеся достаточно долго на одном месте, чтобы обзавестись ими. Кочевники индустриальной эпохи, скитальцы, в вечном передвижении. Несомненно, существовало товарищество, братство таких людей, но подобная жизнь казалась мне далеко не завидной. И они совершали убийства — чаще грязные маленькие убийства на задворках, гораздо чаще, чем от них можно было ждать. Или же они были слишком несчастны и потому не принимали мер, чтобы не быть пойманными.
Мистер Ксантос явно принадлежал к совершенно иной разновидности коммивояжеров, но служащие отеля в обмен на мои деньги сообщили мне крайне мало — только что он был в Лондоне в ту неделю, когда умер Рейвенсклифф, и уехал вскоре после того. Что он приезжает и уезжает все время, а когда отсутствует дольше месяца, указывает, куда ему пересылать его почту.
— Или если в письме сказано «прошу переслать» — вставил кто-то. — Как прошлой осенью, когда он поехал в Баден-Баден. «Принимать воды», — сказал он с пародийно аристократическим прононсом.
— Или когда он уехал в Рим в прошлом апреле, а ему прислали этот сундучище. Помните, сколько хлопот было, чтобы отослать его туда? И никакого «спасибо», когда он вернулся. Будто мы открытку переслали! Плевать он хотел.
Интересный типчик, подумал я, когда он открыл дверь своего номера, и на удивление привлекательный: низенький, щеголеватый, не скованный условностями, со сверкающей улыбкой и быстрыми точными движениями. Приветливый, дружелюбный, совершенно не похожий на Бартоли.
— Вы так добры, что приняли меня, — сказал я.
Мы были в его легендарном люксе, великолепных апартаментах, достаточно роскошных, чтобы устрашить человека вроде меня, прежде никогда не бывавшего на таких эмпиреях, не говоря уж об одних из самых дорогих апартаментов «Ритца». Большой салон, пышно украшенный сочно-алыми обоями и галлонами золотой краски; спальня и ванная, как я предположил, за следующей дверью и отдельная столовая. Пока я находился там, непрерывно входили и выходили люди, принося еду, письма, уголь и поленья для камина, и даже кофе ему наливали.