Падение Тисима Ретто
Шрифт:
«Ага, боишься!“ — со злорадством подумал Грибанов. Выслушав очень длинный, но, как всегда, точный перевод, он склонил голову, развел руками, делая вид, что недоумевает.
— Я думаю, — сказал он Хаттори, — что господину японскому офицеру должно быть понятно, как трудно узнать темной ночью подводную лодку, которая к тому же находится на большом расстоянии. Разумеется, я не знаю, чья это была подводная лодка. По этой же причине я не могу подписать и акта. А вдруг это английская, а может быть и немецкая бродячая подводная лодка?
Подполковник Кувахара долго и внимательно смотрел на Грибанова. В темных проницательных глазах его советский разведчик видел скрытую и напряженную работу мысли и вместе с тем закипающую злость. Решительно положив руки на стол, он взял карандаш и быстро заговорил, постукивая карандашом по столу.
— Переведите господину Чеботину, что я недоволен ни одним из его ответов. Я прошу его подумать об этом. Объясните ему, что такие нелояльные ответы приведут только к тому, что он долго не сможет попасть на родину. Во всяком случае до тех пор, пока японское командование не получит достаточно четких и ясных ответов на поставленные мной вопросы. И напомните господину Чеботину, что он и его друзья задержаны на японской территории, а это значит, что японские власти имеют все права обращаться с ними не как со спасенными, а как со шпионами, проникшими с враждебными целями на территорию суверенного государства.
Когда Хаттори перевел это заявление Кувахара, тот встал и решительно стукнул по столу карандашом.
— Я больше не имею вопросов.
Грибанова увели, но не в здание офицерского собрания, а в жандармерию. Там его поместили в одиночном карцере и дверь закрыли на засов.
Следующим вызвали на допрос Воронкова. Журналист забеспокоился, не встретив Грибанова ни по пути, ни в кабинете подполковника Кувахара. Он начинал нервничать.
— Скажите, а куда делся наш товарищ Чеботин? — спросил он переводчика, когда его усадили против Кувахара.
— Это мне неизвестно, — сухо и лаконично ответил Хаттори.
Вопросы Воронкову задавались по сути те же, что и Грибанову, и ответы его были в основном такими же. Отличались они, может быть, лишь тем, что Воронков вел себя более беспокойно, чем Грибанов. А когда подполковник Кувахара пригрозил, что он будет квалифицировать русских как шпионов, «проникших с враждебными целями на территорию суверенного государства“, Воронков не сдержался, с негодованием посмотрел на Кувахара и с горячностью сказал переводчику:
— Переведите этому господину: такого отношения лично я не ожидал. Что бы вы ни делали со мной, я никогда не подпишу акта о том, чего не видел и чего не знаю. Больше я ничего не имею прибавить.
Воронкова увели обратно в здание офицерского собрания, но поместили не в прежнюю комнату, а напротив, через коридорчик, в котором находились два жандарма.
Борилка, которого привели к подполковнику Кувахара после Воронкова, был немногословен и полностью безразличен ко всему, что происходило вокруг него. Боцман не скрывал ни фамилии своей, ни места работы, ни должности.
— Поскольку этот господин был боцманом погибшего парохода, он должен знать все подробности о китайцах, — говорил Кувахара переводчику. — Скажите ему: я прошу описать подробно, кто как выглядел и как выглядели японцы.
Выслушав перевод, Борилка в раздумье развел руками:
— Ну как я могу их описать? Оборванные, худые, еле держались на ногах. А японцы сытые, хорошо одетые. Вот и все.
Борилка отлично помнил, что ни одного японца среди китайцев не было, но, подумал он, тут, кажется, лучше сказать то, чего не было.
Кувахара, видимо, это почувствовал и предложил переводчику:
— Спросите: сколько было японцев?
— Чего не знаю, того не знаю, не считал.
— О каких он японцах говорит? — возмутился Кувахара.
— А о каких спрашивает господин офицер? — вопросом на вопрос ответил Борилка.
— Переведите: я накажу его, если он будет так мне отвечать.
— Воля ваша, — безразлично сказал Борилка переводчику, выслушав угрозу.
— Я еще раз спрашиваю: сколько было японцев и как они выглядели?
— Ну, сколько же можно отвечать! — с удивлением посмотрел Борилка на Хаттори. — Сколько было — не считал, как выглядели — хорошо.
— Сколько им на вид было лет?
— Всякие были, но в темноте нельзя определить. Были вроде пожилые и вроде молодые…
— Черт побери, да спросите его наконец, сколько их было?
— Не считал, понимаете русское слово, не считал.
Опасаясь, что эти шутки могут ему дорого обойтись, Борилка сказал переводчику:
— Так думаю: человек пять было, а может восемь.
— Спросите, почему же майор Грибанов говорил о двух японцах?
— Я не понимаю, о каком майоре Грибанове говорит господин офицер, — в недоумении поднял брови Борилка.
— Тот, кого я вызывал первым.
— Господин офицер имеет в виду шкипера Чеботина?
— Это в конце концов не имеет значения, пусть будет Чеботин. Он говорил о двух японцах — офицерах. Его слова подтвердил господин Сухоруков.
— Не знаю, может быть, офицеров и в самом деле было два, я на это не обратил внимания…
И проницательный Кувахара понял, что снова попал впросак.
— Спросите у этого дурака, — сказал он переводчику, — что он может сказать о подводной лодке, которая потопила их пароход?
Выслушав вопрос, Борилка снова развел руками:
— А что о ней сказать? Подводная лодка как подводная лодка. Ахнула нас — и пароход ко дну.
— Чья она? — тихо спросил подполковник.
— А черт ее батьку знает, — равнодушно ответил Борилка. — В темноте разве разглядишь?
Выслушав разъяснение Кувахара, что подводная лодка была американской и что это подтверждено русскими уже отправленными в советское посольство в Токио, Борилка безразлично сказал: