Падение Тисима Ретто
Шрифт:
— Правда, правда, — горячо прошептала ему на ухо Андронникова. — Наши в Маньчжурии начали военные действия против Японии…
— Да ну?! Когда?
— Тише, — прошептала возле его уха Андронникова. — У вас кровь на губах, прижмите рукой. Хаттори сказал, что нынешним утром… Здорово, правда?
Боцман молча пожал руки Андронниковой и Воронкова.
Пока они доехали до распадка у южного подножия вулкана Туманов, где в глубине под тенью густого смешанного леса находилась штаб — квартира командующего, Борилка знал уже обо всем, что произошло на острове пока он сидел в одиночном карцере: о письмах Грибанова и антивоенных листовках, о походе Комадзава на партизанскую базу и о неудавшейся попытке совершить облаву на Грибанова, об отстранении Кувахара
— О це добре! — крякнул он, когда открылась дверь и поручик Гото приказал всем выходить.
Окруженные двадцатью солдатами, державшими винтовки наперевес, они бодро двинулись по бетонированной тропе к распадку.
— Посмотрим, что еще тут нам приготовили, — пробасил Борилка, косясь на жандарма, почти упиравшегося штыком ему в правый бок.
ГОТО НАЩУПЫВАЕТ СЛЕД
Уже пять дней шла война на полях Маньчжурии, а в гарнизоне острова Минами стояла беспокойная тишина — настороженная, чреватая опасностями. Так бывает на японских островах, когда из южных морей стремительно движется могучий тайфун и вся природа замирает в оцепенении перед неотвратимостью катастрофического бедствия. У амбразур дотов «лисьих нор“, что ведут от главных укреплении к прибрежным обрывам, на наблюдательных постах вулкана Туманов и Северного плато бдительно несли службу сотни людей. Траншеи и подземные казематы, опоясавшие все Северное плато, ни на одну минуту не оставались пустыми: днем и ночью в них дежурили сменные части гарнизона, готовые встретить и отразить первый удар.
Каждый день из Маньчжоу — го поступали сообщения одно другого тревожнее. Как ни старались авторы этих сообщений затушевать факт поражения Квантунской армии, он становился все очевиднее даже для самого не сведущего в военном деле человека, а тем более для генерал — майора Цуцуми. Уж если войска день за днем отходят по тридцать — пятьдесят километров, почти не задерживаясь, да еще по всем основным направлениям, то военному специалисту не требуется объяснений того, что происходит. У Цуцуми было подозрение, что японских войск вообще уже нет на главных направлениях. Они либо истреблены, либо взяты в плен.
Это была катастрофа. Цвет, гордость японских вооруженных сил — почти миллионная Квантунская армия, по — видимому, уже не существовала, и смешно было бы думать, что десятитысячный гарнизон острова Минами или даже вся стотысячная армия «архипелага тысячи островов“ могут спасти нацию. Национальная катастрофа становилась для генерала Цуцуми реальным фактом.
И не удивительно поэтому, что, думая о своей личной судьбе, генерал возлагал теперь надежды не на Квантунскую армию и его величество императора Хирохито, а на взвод жандармерии и его командира поручика Гото, — нужно было думать о спасении собственной шкуры, а для этого изловить и уничтожить Грибанова. Каждое утро (потому что ищейки Гото действовали главным образом ночью) командующий вызывал к себе жандармского поручика Гото и требовал обстоятельного доклада, стараясь, между прочим, создать ему все условия для проявления полной инициативы и свободы действий. И когда на одном из докладов поручик попросил выделить ему дополнительный взвод солдат и десантную баржу, командующий немедленно выделил эти подкрепления.
Получив свободу действий, с мечтами о капитанском звании, о награде и обещанных деньгах, поручик Гото развил поистине бурную деятельность. При этом он не давал пощады жандармам.
Он начал с того, что на ночь установил секретную слежку за каждой тропинкой, уходящей куда бы то ни было с главной базы. Три секретных поста было установлено у главной дороги, что ведет в долину Туманов, один пост — на берегу моря, возле устья речки, и один — ночной и дневной — возле того места, где обычно удили рыбу Комадзава и Хаттори. Помимо этого, он выслал одно отделение жандармов в район расположения неохраняемых резервных складов — к югу от долины Туманов. Группа из трех человек, вооруженных биноклями, была послана на вулкан Хатараку. Задача обеих групп состояла в том, чтобы скрытно и внимательно изучить местность. Каждой группе была выделена полевая радиостанция.
Эти мероприятия осуществлялись в глубокой тайне, и подпоручик Хаттори, разумеется, ничего не знал о них. А между тем он в это время был сильно обеспокоен: на партизанской базе не знают об отмене облавы охотников, о начале боевых действий Советской Армии в Маньчжурии и о поражениях Квантунской армии, а стало быть, о возможной высадке в скором времени десанта на Минами. Предчувствие скорой свободы окрыляло Хаттори, пробуждало в нем желание действовать.
Он несколько раз делал попытки встретиться с Комадзава. Тот подсказал бы, как понимать новые события и что теперь необходимо делать. Но Комадзава все время был занят перевозкой боеприпасов с главной базы к Северному плато, и с ним невозможно было встретиться. И Хаттори решил действовать один.
В воскресенье 12 августа он был свободен и отправился на рыбалку. Не застав Комадзава на обычном месте, он решил сам отправиться к вулкану Хатараку. Ведь смог же Комадзава сходить туда и встретиться с партизанами. Почему же он, Хаттори, не может сделать это? Из рассказов Комадзава он знал примерное расположение базы и примерный, маршрут до нее.
Немаловажное значение в этом решении Хаттори имело и то, что в нем все больше пробуждалось чувство потребности совершить героическое. Он чувствовал себя способным на подвиг после того, как вошел в контакт с русскими пленниками и выполнил просьбу Грибанова.
На рыбалке он даже не стал разматывать удочки! Проверив дупло и ничего не обнаружив там, Хаттори стал собираться в путь. Он запрятал удочки в зарослях, разделся, перебрел речку там, где переходил ее Комадзава, и углубился в лес. Стояла солнечная ветреная погода, но в лесу было душно, так как ветер пробегал лишь по макушкам деревьев. Хаттори снял китель, но и в рубашке было жарко, он скоро вспотел. Непривычный к длительной ходьбе, он быстро стал уставать и все чаще присаживался отдохнуть. Когда он добрался до плато, представлявшего собой высокоподнятую огромную террасу, изрытую оврагами, и увидел во всем величии вулкан Хатараку километрах в десяти к югу, то оробел. До вулкана было далеко, а Хаттори уже сильно устал. А главное, ему стало боязно: не кончится ли все это плохо? Но в конце концов он преодолел малодушие и продолжал путь к вулкану.
Около полудня Хаттори подошел к теплому пруду, что рядом с нагромождением каменных глыб. Все приметы местности совпадали с тем, что говорил ему о них Комадзава. Однако он не обнаружил главного — людей, даже следов их. Как и Комадзава в свое время, он разулся и опустил ноги в теплую воду, пахнущую сероводородом. Напрасно он прислушивался и всматривался в склоны распадка, в заросли кустарников, вокруг не было никаких признаков присутствия человека.
Прошло уже около полутора часов, как он находился здесь. Он просушил на камнях одежду, вдоволь належался, подставляя солнцу то спину, то живот, дважды выкупался в озерке и собрался уходить, как вдруг услышал голос, донесшийся откуда — то сверху, со стороны нагромождения каменных глыб:
— Здравствуйте, господин переводчик!
— Ха! — воскликнул Хаттори, запрокинув голову кверху. — Кто там?
— Это я, Ли Фан — гу. Помните меня?
— О, господин Ли Фан — гу, конечно помню! Я пришел к вам, чтобы сообщить очень важное.
— Вы одни?
— Да. Господин Комадзава не может прийти. Спускайтесь, пожалуйста, у меня очень мало времени. О, да вы в японской форме! — воскликнул Хаттори, когда Ли Фангу, прихрамывая, спустился вниз и подошел к нему.
Они долго жали друг другу руки. Хаттори сильно волновался. Он спешил сообщить обо всем важном как можно скорее. Когда он кончил свой доклад. Ли Фан — гу спросил: