Падение Тисима-Реттоо
Шрифт:
— Но комментарии…
— Комментарии, разумеется, впредь надо пресекать, но вы ведь сказали, что сделали это.
— Так точно, господин капитан.
— Вот и хорошо, так поступайте всегда. Что касается рядового Комадзава, то нам известна его прежняя политическая неблагонадежность. Но за свои политические взгляды он уже отбыл десять лет каторги. По-моему, он, как солдат, вполне добросовестный. За ним, разумеется, необходимо наблюдать. Вам легче было бы делать это, господин старший ефрейтор, подружившись с ним, а не будучи в постоянной ссоре. После этого случая Кураока еще сильнее возненавидел Комадзава. Правда, иногда, пересиливая себя, он старался сблизиться с мотористом, завязывать хитроумные разговоры, но Комадзава — о, этот паршивый солдатишка! — даже не замечал Кураока.
Вот и сейчас он словно не слышал вопроса ефрейтора. Одернув
— Куда?
— На свою баржу, мотор подремонтировать. Завтра рано выходить.
— С какой баржи?
— Номер восемь, вон недалеко от края.
— Проходите.
Баржа № 8 — небольшое, открытое корытообразное суденышко, с высоко поднятым плоским носом-сходней, — слегка покачивается на воде, стукаясь бортами о соседние баржи. Кормовую часть занимает надстройка вровень с бортами. Под ней — моторное отделение. Поверх надстройки сторожевой будкой возвышается шкиперская рубка. Чтобы лопасть в моторное отделение, нужно на четвереньках пролезть через небольшую дверцу под кормовую надстройку. Перед тем как сунуться в эту дыру, Комадзава оглянулся на пирс: не идет ли кто-нибудь сюда? Но там лишь часовой.
Любил Комадзава эту тесную свою каморку — моторное отделение, хотя здесь нельзя ни встать во весь рост, ни разминуться двоим. Была тут у него собственная маленькая территория, куда никто и никогда не вторгался. Здесь, под палубой, он был укрыт от всего злого, что окружало его. Да и кому, кроме моториста, охота залезать в эту темную, тесную нору, пропитанную бензином и маслом. Недаром солдаты называли моторное отделение десантных барж «собачьим ящиком». Но для Комадзава эта конура стоила дороже хором. Был у него здесь свой порядок и своя чистота. Каждая вещь имела свое постоянное место: на стене — ряд гаечных ключей и отверток, ниже, на полке, — гнезда с масленкой и банкой с бензином для заводки мотора, у задней стенки — ящик с болтами, гайками, трубками и всякой всячиной, необходимой мотористу. В ящике, в самом темном углу, стоит запасной аккумулятор. Но что это такое?
Откуда-то из-за досок моторист достал наушники радиоприемника и подключил шнур к аккумулятору.
Комадзава надевает наушники и начинает крутить клеммы аккумулятора. Оказывается, вместо свинцовых пластин и кислоты там радиоприемник, залитый сверху смолой, как это бывает в аккумуляторе.
Через некоторое время в наушниках сквозь шум в эфире начинает прорываться русская речь. Она становится все чище и отчетливей. Комадзава вслушивается. Хабаровск говорит…
Диктор читает о подготовке камчатских рыбаков к лососевой путине, и воображение Комадзава рисует Усть-Камчатск, знакомые лица русских рыбаков — давнишних его друзей. Сколько простора для души, сколько светлого счастья у них! Комадзава всегда был в мыслях с ними и сейчас особенно горячо желает им удачного лова. Нет, не Япония является для него Страной Восходящего Солнца, а Россия. Там, в Советской России, восходит солнце новой жизни. Верил он в это прежде и с еще большей твердостью верит в это теперь. Ни жестокие преследования, начавшиеся после разгрома компартии, ни гибель сотен товарищей, ни годы каторги — ничто не могло сломить в нем этой веры, как и веры в светлое будущее родной Японии. Там, за морем, был великий исцеляющий источник этой веры, и всякий раз, когда Комадзава было особенно тяжело, он всем сердцем приникал к нему, этому живому роднику света и надежды.
Прослушав передачу о камчатских рыбаках, Комадзава как бы освежился после томительного зноя. Потом передавалась музыка. Слушая ее, Комадзава снова думал о судьбе китайцев-военнопленных, думал о том, как помочь им в этой великой беде. И тут вдруг осенила его мысль — присоединиться к бунту! Ведь он своим знанием обстановки на острове может оказать большую помощь военнопленным. Но как это сделать?
Сняв наушники, Комадзава вынул из-под нижней рубашки листки с воззванием и сделал на последнем из них приписку: «К вам присоединяется моторист баржи № 8, можете на него полностью рассчитывать. Он ждет ваших указаний».
На следующее утро, в понедельник, по пути на Северное плато Комадзава наливал масло из бочки, возле которой, как всегда, сидел Ли Фан-гу. Подав знак китайцу, чтобы тот придвинулся ближе, Комадзава сделал вид, что толкнул его в грудь, — дескать, мешаешься! — и тем временем незаметно сунул ему за пазуху пачку сигарет, в которую было вложено воззвание.
III. ОПЕРАЦИЯ «НЭМУРО»
В тот же понедельник утром в кабинете подполковника Кувахара шло одно из самых секретных заседаний. Никому не разрешалось заходить не только в кабинет, но даже в приемную, у двери которой была поставлена, охрана. На совещании, помимо подполковника Кувахара, присутствовали только двое: начальник флота — длинный, поджарый, как скаковая лошадь, капитан второго ранга Такахаси в короткой для его роста, затасканной черной шинели, белых перчатках и всегда при сабле с никелированными ножнами — и командир конвойного батальона майор Кикути — непомерно ожиревший человек с вывернутыми большими губами, с красным, словно надутым, лицом, на котором вылезали из орбит всегда замасленные глаза. Создавалось впечатление, будто этого человека, как футбольную камеру, надули, сверху надели покрышку-китель, и вот теперь из нее, как пузыри, вылезли и голова, и ноги, и руки. Казалось, они вот-вот лопнут от того, что их слишком сильно надули воздухом. Говорил он каким-то крякающим, как у селезня, голосом. Совещание началось с проверки списков военнопленных. Работающих и больных, как доложил майор Кикути, насчитывается 892 человека. Они разделены на четыре роты. Каждую роту охраняет два взвода: один — на работе и один — ночью в лагере.
— Завтра утром, как только военнопленные будут выведены на работу, произвести тщательный обыск в лагере, а затем, по окончании рабочего дня, обыскать каждого военнопленного при выходе из подземелий.
При этих словах подполковник Кувахара достал из стола папку с бумагами, открыл ее.
— Запишите себе, майор Кикути, приказ. — И он стал диктовать: — Первое: вывести всех военнопленных к западному подножию высоты сто семьдесят один завтра во вторник в восемнадцать ноль-ноль. Второе: к этому времени собрать туда конвойный батальон в полном составе. Туда же прибудет для подкрепления рота аэродромного батальона. Место сбора оцепить двумя рядами солдат. Третье: командирам рот вместе с командирами взводов проверить по списку наличие каждого военнопленного. Эту операцию закончить к девятнадцати ноль-ноль и о результатах доложить мне. Четвертое: в двадцать ноль-ноль вести колонну к причалу Северного плато по шесть человек, в ряд. Позади будут идти два танка. Место стоянки баржи оцепить сплошным кольцом солдат. Оружие держать наготове, направленным на военнопленных. Пятое: посадку производить цепочкой — один за другим. У трюмов держать в резерве отделение солдат. Посадку закончить к двадцать одному ноль-ноль. Ко мне есть вопросы?
Кикути громко сопел, скорее даже хрипел, быстро записывая распоряжения себе в узенькую книжицу с позолоченным обрезом.
— Вы будете присутствовать, господин подполковник? — оторвался он от записей.
— Да, я буду присутствовать все время: от начала сбора и до конца операции. Между прочим, я забыл вас предупредить. После проверки выведите из строя военнопленного четвертой роты Ли Фан-гу, я попробую на нем свою саблю после того, как ее поточили. Мною будет заготовлен приказ, в котором будет сказано, что коммунист Ли Фан-гу распускал среди военнопленных провокационные слухи о том, что якобы они будут истреблены после окончания работ, и тем самым подстрекал их к бунту. За это он приговаривается к смертной казни перед строем. Я сам приведу приговор в исполнение. Еще вопросы?
— Больше нет вопросов, господин подполковник.
— Теперь с вами, капитан второго ранга Такахаси, — повернул он свое нежно-бледное, как у девушки, лицо к начальнику флота. — Может ли старая баржа, что стоит под такелажем, вместить всех военнопленных?
— Я полагаю, господин подполковник, — нудным голосом начал Такахаси, — что при условии, если в ней соорудить в два этажа нары, и при условии, что люди будут не лежать, а сидеть, то можно будет вполне разместить всех военнопленных.