Падение титана, или Октябрьский конь
Шрифт:
— Естественно, — промурлыкала Сервилия, — хотя у меня нет дара Цезаря оценить, например, стихи Катона. Я послала ему образцы из целых ящиков таких виршей.
— Вы искушаете богов, говоря плохо о мертвых, — заметил Луций.
Обе женщины удивленно посмотрели на него.
— А я так не думаю, — возразила Клеопатра. — Если люди ужасны при жизни, почему боги должны требовать, чтобы о них говорили хорошо только потому, что они умерли? Могу уверить вас, что, когда мой отец умер, я благодарила богов. Я, конечно, не изменила своего мнения
— Я согласна, — сказала Сервилия. — Лицемерие отвратительно.
Луций Цезарь отступил и поднял руки, сдаваясь.
— Дамы, дамы! Я просто повторяю то, что говорят в Риме!
— Включая моего глупого сына, — проворчала Сервилия. — Он даже имел безрассудство накропать что-то вроде «Анти-анти-Катона»… или как там назвать опровержение опровержения, а?
— Я могу это понять, — сказал Луций. — В конце концов, он очень привязан к Катону.
— Уже нет, — мрачно сказала Сервилия. — Катон мертв.
— А ты не думаешь, что брак Брута и Порции — это продолжение связи с Катоном? — совсем невинно спросил Луций.
Большая, просторная, светлая комната вдруг стала темной, воздух в ней зашипел от незримых молний, бьющих из глаз Сервилии, окаменевшей и неподвижной.
Клеопатра и Луций Цезарь смотрели на нее, открыв рот. Клеопатра пересела к подруге.
— Сервилия! Сервилия! Что с тобой? — спросила она, пытаясь растереть ее руку.
Сервилия отдернула руку.
— Брак с Порцией?
— Ты ведь, конечно, знаешь… — проговорил Луций упавшим голосом, сообразив, что выдал секрет.
Теперь в комнате стало совсем черно.
— Я не знаю! А ты как узнал?
— Этим утром я поженил их.
Сервилия рывком поднялась и вышла, громко требуя подать паланкин.
— Я был уверен, что она знает! — сказал Луций Клеопатре.
Клеопатра глубоко вздохнула.
— Я не отличаюсь большой чувствительностью, Луций, но Брута и Порцию мне сейчас жаль.
К тому времени, как Сервилия прибыла домой, было слишком поздно ехать в Тускул. Одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы слуги затряслись от страха. Словно непроницаемое черное облако окружало ее.
— Принеси мне топор, Эпафродит, — приказала она управляющему, которого всегда называла полным именем в случае неприятностей.
Он единственный из всей челяди помнил, как она расправилась с нянькой, уронившей маленького Брута. И бросился искать топор.
Сервилия вошла в кабинет Брута и стала крушить там все: столы, кушетки, кресла, графины с вином и водой. Одним ударом она превратила в осколки бокалы из александрийского стекла. Потом разорвала все свитки, опустошила все корзины для книг, свалила их в кучу. Затем взяла лампу, вылила масло на кучу и подожгла ее. Эпафродит учуял запах дыма и послал объятых ужасом слуг к кухне, фонтану и водостоку за песком и водой, молясь, чтобы хозяйка покинула комнату, прежде чем огонь разгорится до такой степени, что его будет
Только когда спальня сына и все его любимые статуи были уничтожены, Сервилия остановилась, разгневанно озираясь. Неужели же из вещей Брута ничего больше нет? Ах! Бронзовый бюст! Мальчик работы Стронгилиона! Его гордость и радость! В атрии! Она ринулась туда, схватила бюст. Он был такой тяжелый, что только ярость помогла ей дотащить его до своей гостиной, где она поставила его на стол и стала рассматривать. Как уничтожить такой кусок бронзы без специальной печи?
— Дит! — заорала она.
Эпафродит мгновенно явился.
— Да, госпожа?
— Видишь это?
— Да, госпожа.
— Снеси к реке и немедленно утопи.
— Но это же Стронгилион!
— Мне наплевать, будь это даже Фидий или Пракситель! Делай, что говорят! — Черные глаза, холодные, как обсидиан, впились в управляющего. — Делай, Эпафродит. Гермиона! — рявкнула она.
Служанка возникла словно бы ниоткуда.
— Проводи Эпафродита к реке и проследи, чтобы он бросил это в воду. Не сделаете — будете распяты.
Последние слова заставили их подхватить бюст. Пожилой управляющий и пожилая горничная взялись за него с двух сторон и, шатаясь, унесли.
— Что случилось? — прошептала Гермиона. — Я не видела ее в таком состоянии с тех пор, как Цезарь сказал, что не возьмет ее в жены.
— Я не знаю, что случилось, но я знаю, что она распнет нас, если мы ослушаемся ее, — сказал Эпафродит, передавая бюст молодому сильному рабу. — Утопи это в Тибре, Формион. Быстро!
Нанятый экипаж с рассветом уже стоял у дверей. Сервилия села в него, даже не переодевшись и не взяв другого слугу.
— Гони галопом всю дорогу, — коротко приказала она вознице.
— Госпожа, я не могу этого сделать! Тебя убьет тряска!
— Слушай, ты, идиот, — сквозь зубы процедила она. — Когда я говорю галопом — значит, галопом. Мне наплевать, как часто тебе придется менять мулов, но когда я говорю в галоп — значит, в галоп!
Поднявшиеся неприлично поздно Брут и Порция завтракали, когда Сервилия перешагнула порог.
— Ты, cunnus! Ты, отвратительная ползучая змея! — прошипела Сервилия.
Не останавливаясь, она прошла к Порции, размахнулась и кулаком ударила новую невестку в висок. Оглушенная, Порция упала на пол, и Сервилия принялась методически пинать ее ногами, особенно целясь в груди и в пах.
Бруту понадобилась помощь двух рабов, чтобы оттащить ее.
— Как ты мог это сделать, ты, неблагодарный? — кричала Сервилия сыну, вырываясь, брыкаясь, пытаясь кусаться.
Очевидно, не очень сильно пострадавшая Порция встала без посторонней помощи и накинулась на свекровь. Одной рукой она ухватила Сервилию за волосы, а другой стала хлестать ее по лицу.