Падение в бездну
Шрифт:
Услышав такие слова, Мишель пришел в ужас. Образы насилия и жестокостей, мучившие его каждую ночь, были связаны с религиозными конфликтами. Он испытывал симпатию к реформатам и готов был признать, что, может быть, истинная вера принадлежит им. То, во что он по-настоящему верил, был синтез язычества и христианства, где древние олимпийцы, ставшие планетами, сохраняли свою мощь, но в рамках владычества единого, более сильного Бога.
— Боюсь, вы питаете определенные иллюзии относительно народных чувств, — сказал
Боль в ногах не утихала.
— А также преувеличиваете, стараясь очернить Генриха. Народ считал его хорошим монархом.
— Что вы такое говорите? — взревел Триполи, перекрывая колокольный звон и нарастающий уличный шум. — За двадцать дней до турнира он отправил в Бастилию всеми уважаемых аристократов. Анна де Бург, Луи де Фор, Поль де Фуа и другие были лишены владений и в цепях брошены в тюрьму. Хорош король, что ожесточается против знати! Да полно, так действовали Калигула, Комод…
— Проблема реформатской церкви в том, что она находит много адептов среди знати и высшего духовенства и очень мало среди буржуазии и народа. В то время как в Германии или Англии…
— Мамочки мои, что за бардак в этом доме!
Последнюю фразу произнес женский голос.
Мишель, которому удалось наконец встать, резко повернулся к двери, но никого не увидел.
— Кристина? — неуверенно крикнул он.
— Это не Кристина, — сказал удивленный Триполи. — Я видел эту женщину, она намного выше Кристины ростом. Должно быть, она поднялась наверх.
С отчаянно бьющимся сердцем Мишель захромал к двери. Триполи его обогнал.
— Я, пожалуй, пойду, пока обстановка в городе не накалилась. Если вам понадобится вооруженная помощь, присылайте за мной. Граф Танде и Марк Паламед запаслись шпагами, и есть еще несколько аркебуз.
Но Мишель уже не обращал на него внимания. Он бросился к лестнице наверх и начап подниматься, с трудом преодолевая ступеньку за ступенькой. Сверху до него долетали голоски Магдалены, Сезара и Шарля, заливался плачем Андре, последний ребенок, которого ему родила Жюмель перед тем, как ее похитили. Догадаться, что творится наверху, он не мог.
У спальни сердце его забилось так сильно, что стало больно. В висках стучало. Он набрался мужества и заглянул в дверь.
Кристина сидела на краешке кровати в окружении троих детей. Четвертого, Андре, держала на руках Жюмель, покрывая его лобик поцелуями. Она подняла глаза.
— Привет, Мишель. Ну как ты? — только и сказала она.
От радости и удивления Мишель застыл на месте. Он вглядыватся в лицо жены, все такое же очаровательное, вот только в обрамлявших его волосах цвета воронова крыла появилась седина. Позабыв о подагре, Мишель подбежал к ней, положил Андре на кровать и со страстью заключил ее в объятия, на которые получил теплый ответ. Он поцеловал Жюмель, но поцелуй получился целомудренный, потому что она отвела
— Жюмель, как я испугался за тебя! — прошептал он. — искал тебя даже в Италии! Я боялся, что Пентадиус убьет тебя, чтобы отомстить за Ульриха.
Ее глаза удивленно расширились.
— Пентадиус? При чем тут Пентадиус?
Мишель выпустил ее из объятий.
— Разве не он похитил тебя? Тогда кто же?
— Никто меня не похищал, — пробормотала Жюмель. — Ты что, не прочел мое письмо?
Мишель не сразу понял ее, а поняв, пошатнулся. Он сделал знак Кристине:
— Уведи детей вниз.
Девушка взяла Андре и, приобняв остальных свободной рукой, подтолкнула их к двери.
— Закрой дверь, — приказал Мишель.
Застыв, он подождал, пока дверь закроется, и подошел к Жюмель. Никаких чувств он не испытывал.
— Объяснись, — коротко бросил он.
Колокола продолжали звонить во всем Салоне. Жюмель не скрывала тревоги, хотя и не впадала в истерику. Видимо, она заранее приготовилась к неизбежному объяснению.
— Мне нечего объяснять. Если ты прочел письмо, то и так все знаешь.
Мишель все еще не хотел верить в то, что услышал.
— Если мы говорим об одном и том же письме, то ты не могла его написать. И ни одна женщина не смогла бы.
— Насчет других не знаю, а я написала.
Это было сказано безо всякой дерзости, даже с некоторым сожалением. Однако этого хватило, чтобы гнев Мишеля, долго сдерживаемый, вырвался наружу. Впервые за всю жизнь он произнес проклятие. Подняв кулак, он изо всей силы ударил им в стену, оставив на обоях отпечатки костяшек пальцев. С потолка посыпалась труха от источенного жучком дерева.
Жюмель испуганно отступила, но глядела уверенно и глаз не опустила.
— Тебе хочется меня побить, — тихо сказала она, — и в глубине души я тебя понимаю. А вот ты меня не понял…
Мишель изо всех сил ухватился за слабый проблеск надежды, который ему почудился в этих словах.
— В твоем письме содержалось какое-то секретное послание? Какой же я дурак! Я должен был сразу это понять. А я остановился на том смысле, что лежал на поверхности. Это я-то, всю жизнь сочинявший стихи с тайным смыслом!
Он понимал всю ошибочность своего толкования, но страстно надеялся, что она его примет.
Жюмель отрицательно покачала головой.
— Нет, в письме нет никакого скрытого смысла. Мне хотелось свободы, мне нужно было вернуть себе достоинство. Потому я и оставила тебя и детей.
— Ни одна женщина не может бросить дом и детей! — закричал Мишель. — Что я тебе сделал, кроме того, что любил тебя? В чем моя вина? Объясни, чтобы я понял, и тогда я не стану тебя наказывать. Но если не сумеешь, то пожалеешь, что родилась на свет.