Падение в песок
Шрифт:
Денни получил очередное письмо от жены, к которому она приложила свои фотографии. Думаю, этому засранцу завидовала вся наша группа. Его жена и правда была очень красивой. Это была не та глянцевая наигранная красота модели из журнала, а очаровывающая красота домашней, любимой женщины, которая ждет тебя. Это был ее взгляд, улыбка, наклон головы, все вместе, что говорило Денни: не смей умирать там, в Пустыне, я люблю тебя и жду домой. Готов поклясться, это было тем самым, что поддерживало его, пока многие из нас сдавали позиции и падали духом. Когда он над чем-то думал или был не
Что касается меня, я ни от кого не ждал писем и открыток и, признаться, был здорово удивлен, когда при вручении почты мне протянули плотный конверт.
– Пришла твоя подписка на «Плейбой»? – спросил Джеб, зашнуровывая ботинки на моей койке.
– Это его пацан опять прислал ему письмо, – отозвался Дон.- Всем пишут семьи или шлюхи, а Марку пацан. О чем вы болтаете, чувак? О моделях машинок? О бейсбольных карточках?
– О твоей роже,- сказал я. – Парень попросил написать ему о моих друзьях. Я сказал, что ты самый большой дебил взвода.
– Напиши, что я самый крутой сукин сын, какого видела эта Пустыня, и что я могу голыми руками задушить пять иракцев за раз.
– Ох блять, да,- подтвердил Денни, – да одна наша группа, и война закончена. Так и напиши. Мы можем даже поставить подписи, да, ребята?
Вся казарма загудела в знак согласия.
– Не пойти ли вам к черту, – беззлобно ответил я. – Напишу, что я один тут нормальный, а все остальные педики.
Под гогот товарищей я вскрыл конверт, откуда сразу же выпало фото. Ну конечно, Адриан и его мама, все как нужно. Но это не было стандартной фотографией «Я и моя семья на Рождество». Скорее всего, их сняли соседи. Мать Адриана смеется, у нее в руках огромная коробка с новогодними украшениями. Адриан слегка размыт, он падает на диван в гостиной, держит пушистую мишуру. В центре комнаты стоит наполовину украшенная ель.
Я словно попал к ним в гости и жадно разглядывал каждую деталь интерьера. Должен сказать, их вкусы отличались от вкусов моих родителей. Мои отец и мать были склонны к лаконичному интерьеру, и я даже не помню, были ли у нас дома картины. В семье Адриана все было точно наоборот.
Видимо, его мать была заядлой путешественницей, потому что на стенах я разглядел причудливые маски, цветные папье-маше, а на кофейных столиках стояли статуэтки. По-моему, я даже заметил укулеле. Мне захотелось оказаться там, в этой красочной обстановке, и мне почему-то пришло на ум, что мама Адриана добавляет в рождественское печенье специи.
– Прикольный дом, – сказал Денни, стоя у меня за спиной. – У них прикольный вкус. Куча всяких штук по всему дому. Мне нравится.
– Да, мои родители не были любителями такого, – отозвался я, – называли таких людей барахольщиками.
Мое упоминание о родителях запустило тот самый невидимый триггер «сейчас я расскажу вам о своей семье». Вместе с разговорами о сексе, девушках и оружии тема семьи оставалась среди морпехов самой популярной. Мы могли часами сидеть и вспоминать, что каждый из нас делал с семьей, в какие походы ходил, какие яблочные пироги пекла чья мать, и какой обед будет ждать каждого из нас дома.
Конечно же, мы скучали по дому и близким. Разговаривая о них, мы как бы убеждали себя, что на деле осталось потерпеть совсем немного, и что скоро мы опять будем делать нормальные, обыденные вещи: красить гараж, чинить крышу, рыбачить, есть бургеры в забегаловках.
Я смотрел на своих смеющихся товарищей и думал: похоже, мне тоже будет кого навестить по возвращению домой.
***
Почти накануне Рождества пришел пиздец. По лагерю со скоростью пожара разлетелись слухи об угрозе применения химического оружия со стороны иракцев.
Я слышал об этом нервнопаралитическом газе. Я слышал, что лучше сдохнуть сразу, чем попасть в поле его действия. И теперь наши будни изменились.
Офицеры ОМП читают нам лекции по защите от оружия массового поражения, который мы и так уже прослушали в тренировочном лагере, а еще мы вынуждены глотать пиридостигмин бромид, который, по идее, должен будет нам помочь в случае, если химическая атака произойдет.
Я не могу сказать, что нам нравится это дерьмо. Мы вроде и так вляпались по уши, просиживая задницы в Пустыне, а тут еще над нами появилось две новые угрозы: сдохнуть на поле боя от нервнопаралитического газа иракцев или сдохнуть от таблеток, которые призваны нас защищать.
– Мне это блять не нравится, – глухим голосом говорит Дон после того, как он проглотил и запил водой свою таблетку. – Я не хочу утром проснуться и обнаружить, что у меня за ночь хер отвалился.
– Хорошо, если только хер, – отозвался Винни. – Все это какая-то мутная херня. Может, у тюрбанщиков вообще ничего такого нет?
Офицер сказал, чтобы Винни заткнулся, потому что вся Пехота глотает свои ПБ, а Винни пока что не король этой Пустыни, поэтому лучше всего ему будет закрыть рот. Винни хотел возразить, но, видимо, передумал. Вместо этого он сплюнул на песок и сказал:
– Будет забавно, если войны вообще не будет, и окажется, что мы зря травимся.
– Винни блять, тебе правда стоит сходить нахер, – мрачно ответил ему Джеб. – Или найди, чем занять свой рот, который слишком много пиздит.
Но Винни не унимался.
– Мы торчим тут уже несколько месяцев, мы нихуя не делаем, нет никаких новостей. Да все это долбаный блеф, вот что я говорю. Просто берем иракцев на испуг. Типа, смотрите, в Пустыне сидит куча джархедов, и каждый из них стоит десяток тюрбанщиков, так что лучше бы вам быстро сдаться самим. Нахуй,- он опять сплюнул, – я что, похож на клоуна?
– Остынь, парень,- сказал Денни, подошедший со спины. – Мы все тут клоуны, а это наш ебаный цирк. Цирк уродов. Отстреляемся, и домой. Все равно тут делать больше нехрен, только сидеть и ждать.
Винни ругнулся и быстрым шагом ушел от нас. Наверняка будет отжиматься или приседать. Многие из нас выпускали пар с помощью физических упражнений, и это не только шло нам на пользу, но и здорово помогало остудить мозг.
Денни устало сел на песок. Я сел рядом с ним. Некоторое время мы молчали.