Падшая женщина
Шрифт:
Проходя мимо кабачка братьев Ройл, она нагнулась, чтобы заглянуть в подвальное окно. Несколько знакомых карманников — Плут, Кость, Нед-ирландец и Ловкач Джемми; пара местных шлюх. Любимое место Куколки было в углу, она частенько проводила там время за картами, но сейчас оно пустовало. Распахнулась дверь, и двое матросов вывалились наружу, горланя веселую песню.
Мэри побежала дальше. Золотари с непроницаемыми лицами везли свои зловонные бочки, и она поспешила пройти мимо. Может быть, со временем человек и привыкает к своей доле, пришло ей в голову. Последняя арка — и она оказалась прямо перед Крысиным замком. Самое подходящее имя для жутчайшей из дыр на свете. И
Свечи у нее не было. Касаясь влажных стен, Мэри на ощупь пробиралась наверх. Из-за двери Мерси Тофт раздавались звуки, которые она не спутала бы ни с чем на свете. С таким темпом он никогда не закончит, со знанием дела подумала Мэри. Одна из дверей на третьем этаже была открыта. Парень, промышлявший изготовлением фальшивых бумаг, — она никак не могла запомнить его имя — спал прямо за столом; его парик наполовину съехал в сторону. Она споткнулась о кучу отбросов и принюхалась. Что за непривычный запах? Апельсин? Мэри уже успела отвыкнуть от грязи. Чистые, протертые уксусом полы Магдалины приучили ее совсем к другим ощущениям, сделали чувствительной ко всякой вони. Чем выше она поднималась, тем уже становилась лестница и ниже потолок. Мэри нагнула голову.
В их комнатушке, кажется, было пусто. На матрасе что-то лежало, и она осторожно пощупала кучу. Нет, это не Куколка, просто груда одеял.
Мэри проделала долгий путь и очень устала. Она прилегла на матрас и тут же уснула, не успев даже сбросить туфли.
Ей приснился лучший сон за всю ее жизнь. Она ехала на белой лошади сквозь толпу. Почему-то она сидела высоко-высоко, так что ее каблуки были выше всех голов. Спина ее жеребца была гладкой, как шелк; в его сливочную гриву были вплетены рубиновые ленты. Ее голову, поверх напудренного парика, украшала изящная треуголка, а щеки были белее снега. На Мэри была белая бархатная амазонка, отороченная кроличьим мехом, и ее длинный шлейф струился позади, словно широкая серебряная река. Музыкант запел балладу, и Мэри знала, что песня про нее, но не могла разобрать ни слова. Она рассеянно улыбнулась и погладила горячую шею жеребца, делая вид, что ничего не слышит. «Леди Мэри! Леди Мэри!» — выкрикивала толпа.
Наверное, ее разбудил холод или крысиная возня в углу. Было все еще темно — должно быть, часа четыре, подумала Мэри. Понемногу ее глаза привыкли к темноте, и она заметила, что комната совершенно пуста. Здесь не было ничего. Мэри почувствовала, как к горлу подкатила тошнота. В Магдалине были хотя бы стулья, чтобы сидеть. А тут — только липкая грязь на полу. Это не дом. Это загон для свиней. Из стены торчали гвозди, но теперь на них не висело ни единого платья, ни одной тряпки. Куда же подевались ее собственные вещи? Осколок зеркала или одежда, которую Куколка пообещала беречь до ее возвращения. Может быть, она все заложила? Проиграла в карты или кости? Пропила?
Мэри кое-как поднялась на ноги. В тонких туфлях было полно камешков. Она вытряхнула их, завернулась в одеяло и, спотыкаясь, спустилась вниз. В доме было тихо. Она вышла на темную улицу. Холод ударил ее прямо в лицо. Только сейчас, почувствовав запах жареного мяса из харчевни на углу, Мэри поняла, как проголодалась. Последний раз она ела вчера в три часа, в Магдалине. На обед давали вареную баранью ногу.
Мимоходом она заглянула в окно кабака. Трое или четверо пьяниц дремали над кружками с джином. Куколки среди них не было. Мэри вдруг вспомнила об их тайном убежище, тупике за Крысиным замком. Если Куколка решила провести всю ночь на работе, вполне возможно, что сейчас она там, отдыхает между клиентами.
Мэри свернула в тупик.
— Долл?
Ее голос был хриплым со сна. Никто не ответил, но лунный свет выхватил из темноты знакомые очертания. Мэри улыбнулась и шагнула вперед. Стены покрывал толстый налет инея. Совсем как плесень, подумала она.
— Вот ты где, старая потаскуха! — весело крикнула она.
Куколка сидела на куче щебня, как всегда прислонившись к стене. Она даже не пошевелилась, как будто ничего не услышала. Голубая газовая юбка чуть шевелилась на ветру, белые груди, выглядывающие из платья, напоминали восковые груши, шрам на щеке выделялся особенно резко. В руке она сжимала бутылку джина.
Должно быть, от холода Мэри плохо соображала. Все еще ничего не понимая, она посмотрела на воздушную голубую юбку. Мысли в голове ворочались тяжело и медленно, словно доверху груженная телега, запряженная мулом. Что за балда эта Долл Хиггинс, подумала она. Уснуть на камнях в такую ночь, как эта.
Наверное, напилась до полусмерти.
До полусмерти.
Только теперь до нее вдруг дошло.
Мэри подошла еще ближе. Кожа Куколки под слоем белил отсвечивала синим. Запаха не было: для этого на улице было слишком холодно.
Мэри покачнулась. Откуда этот соленый вкус крови на языке? То, что она сделала потом, удивило ее саму. Позже она так и не смогла объяснить себе, что на нее нашло. Она протянула руку, чтобы дотронуться до Куколки, может быть, попробовать разбудить ее, но вместо этого схватилась за бутылку. Мертвая рука неохотно отпустила свою добычу; Мэри услышала едва различимый треск, как будто отломилась сосулька. Она закрыла глаза и поднесла бутылку к губам. Горлышко было немного шероховатым. От запаха джина ее чуть не стошнило, но Мэри подавила позыв и сделала глоток. И еще один, и еще — до тех пор, пока бутылка не опустела. Когда она набралась храбрости и снова взглянула на Куколку, то увидела, что ее оледеневшая рука по-прежнему сжимает пустоту, словно невидимый кубок на пиру.
Пробоина в корпусе, свистать всех наверх.
Она знала, что ее не вырвет. Мэри никогда не позволяла себе этих дамских нежностей. Она нагнулась, поставила пустую бутылку на землю — стекло звякнуло о камень — и заставила себя приглядеться внимательнее. Никакой крови. Ни порезов, ни свежих синяков на малиновых от румян щеках. Ничего необычного. Серебристый парик из конского волоса, украшенный алой лентой, чуть съехал на бок; из-под него выглядывала прядь светло-каштановых волос. На пухлых потрескавшихся губах еще сохранились следы красной краски. Куколка слегка откинулась назад, опираясь на стену, как будто хотела просто передохнуть, улучить минутку для маленького тет-а-тета с Мадам Джин, как обычно. Как делала каждый день своей жизни.
В какой же из этих дней она уснула, чтобы больше никогда не проснуться? Холода стояли уже давно, и Мэри не могла определить, сколько ночей подряд Куколка сидит на куче щебня, с этой своей иронической полуулыбкой на устах. Может быть, она голодала? Болела? Напилась до потери сознания и не смогла дойти до дому? Слишком замерзла — так, что больше не чувствовала холода? Или слишком устала, чтобы с ним бороться? Неужели ни один человек в этом мире не спохватился и не начал ее искать?
Мэри разрыдалась бы во весь голос, если бы не боялась, что Куколка над ней посмеется.