Падшее Просвещение. Тень эпохи
Шрифт:
Однако в девятнадцать лет заботливая мама сделала Франсуа настоятелем монастыря и отправила учить философию и богословие в Сорбонну. Превосходно образованный, владелец нескольких церковных бенефиций, женоподобный Тимолеон в восемнадцать лет получил постриг и должность аббата. Но церковная карьера юношу явно не устраивала, и он, переодевшись в женское платье, отправился в Бордо, где, скрыв свой истинный пол, поступил в театр. С двадцати пяти лет, после смерти матери, наш герой ведет довольно галантную жизнь при дворе, переодеваясь то дамой, то кавалером, то вообще задавая некий модный тренд – сочетая мужской костюм с подвесками. Но тогда все так при дворе развлекались.
После смерти матери, случившейся в 1669 году, молодой человек получил солидное
После очередного скандала Шуази покидает королевский двор, оседает в замке в Бурже и ведет жизнь под личиной графини де Барр, хотя по неуточненным данным перепортил всех хорошеньких девиц в округе. Живет широко, должность аббата приносит немалый доход, чтобы играть в карты и проигрывать.
В тридцать два года в обществе кардинала Бульонского и кардинала де Рец неожиданно отправляется на конклав в Рим и там исчезает. Известно, что в возрасте сорока лет Шуази отправился с дипломатической миссией в Сиам (Таиланд) и, по свидетельствам современников, вернувшись через два года, так и не оставил свои игры с переодеванием. На этом приключении следует заострить наше внимание. Вряд ли известный французский транссексуал Франсуа Тимолеон, он же аббат де Шуази, ожидал, что именно он на пару с шевалье де Шомоном окажется во главе первого французского посольства в Сиаме, нынешнем Таиланде. Но, учитывая эту страсть к перевоплощениям, именно аббату де Шуази духовник короля предложил отправиться в Сиам с тайной миссией. Итак, в 1685 году в Сиам, кроме официальной части французского посольства во главе с обращенным в католичество гугенотом и религиозным фанатиком шевалье де Шомоном (Chevalier de Chaumont), отправилась сборная диверсионная команда из шести специально отобранных иезуитов и трех священников «Парижского общества иностранных миссий» под руководством аббата де Шуази и будущего известного пирата Клода де Форбена. Их тайной задачей было обратить короля и сиамский народ в католическую веру. Миссионеры «Парижского общества», знакомые с методами работы иезуитов, даже хотели по иезуитскому методу использовать для себя облачение буддистских монахов, но Конгрегация пропаганды веры им в этом отказала. Прибывший в сентябре в Лопбури «духовный спецназ» расселяется в специально для него построенном доме Вичаен. В этот исторический период французским миссионерам предоставляется полная свобода действий. Католики спешно возводят христианские храмы, открывают католическую семинарию. Помимо пропаганды христианства им было поручено составлять для военных целей карты, изучать морские течения и господствующие ветры. В Париж авантюрист возвратился уже другим. Из маргинала он превращается в лицо влиятельное во всех отношениях. Желая снискать благоволение Людовика XIV, Шуази написал «Жизнеописание Давида и Соломона», исполненное неприкрытой лести в адрес Короля-Солнца. Следующее свое сочинение под названием «Подражание Иисусу Христу» он посвятил мадам де Ментенон, последней любовнице и супруге Людовика XIV (после смерти королевы Марии-Терезии король тайно обвенчался с мадам де Ментенон). Став членом Французской Академии, аббат де Шуази последние двадцать лет жизни посвятил написанию «Мемуаров, способствующих составлению истории царствования Людовика XIV» и одиннадцатитомной «Истории Церкви».
В 1715 году умер ставший к старости чрезвычайно набожным Людовик XIV, и аббат, поддавшись на уговоры маркизы де Ламбер, рискнул описать свои юношеские любовные приключения, но при жизни автора они опубликованы не были. Часть под названием «Графиня де Барр» была издана в 1735 году маркизом д’Аржансоном, внучатым племянником
«Поначалу матушка моя располагала двадцатью пятью тысячами ливров ренты, пятьюдесятью тысячами экю приданого, четырьмя тысячами франков вдовьей доли, восемью тысячами ливров пенсии, выплачиваемой одним из принцев, и шестью тысячами франков, полученными от старинной приятельницы, великой королевы, имени которой я называть не стану. Но когда матушка скончалась, после нее осталось всего двенадцать тысяч франков серебром, некоторое количество драгоценностей, мебель и серебряная посуда; к счастью, долги все были уплачены.
Из трех матушкиных сыновей я был самым младшим; старший занимал должность управляющего провинцией, средний получил полк, я же довольствовался суммами, доставшимися мне от отца и одной из тетушек, сделавшей меня своим наследником, и вкупе доходы мои с наследства составляли десять тысяч ливров ренты; еще четырнадцать тысяч ливров ренты я имел в качестве бенефиций.
Я сказал братьям, что хотел бы поделить материнское наследство. Дабы не иметь неудобного соглядатая, с коим им пришлось бы обсуждать домашние дела, братья приняли мое предложение и, уверенные, что я не стану их обманывать, согласились выделить мою долю.
После раздела матушкиного достояния каждый из нас оказался владельцем имущества на сумму в семьдесят тысяч франков. Я взял на двадцать тысяч франков драгоценностей, на восемь тысяч мебели и на шесть тысяч серебряной посуды, что составило тридцать четыре тысячи франков; мне, таким образом, причиталось еще тридцать шесть тысяч. Эти сумму я оставил братьям, равно как и деньги, приходившиеся на мою долю из материнской пенсии и из ее вдовьей доли, и посему оставленная мною сумма в общей сложности превышала сорок тысяч франков. И мы все трое остались очень довольны.
Я был в восторге от доставшихся мне ослепительных драгоценностей; до сих пор у меня были только серьги стоимостью в двести пистолей и несколько колец, а теперь я получил серьги в виде подвесок стоимостью в десять тысяч франков, бриллиантовый крест стоимостью в пять тысяч и три великолепных кольца. Этого вполне хватало, чтобы украсить себя как подобает и во всей красе появиться в обществе. С самого детства мне нравилось наряжаться в женское платье, мое пристрастие к женским нарядам стало причиною моих приключений в Бордо, и, хотя мне уже сравнялось двадцать два года, лицо мое нисколько не мешало мне переодеваться в женщину.
Старший брат круглый год служил в интендантстве, а средний – в армии, причем даже зимой. Господин де Тюренн очень любил моего брата, и дабы иметь основания его продвинуть, в течение года давал ему различные поручения. Зимняя кампания, участники которой обычно не подвергают риску свою жизнь, для продвижения является гораздо более важной, нежели две летних кампании, когда тебя каждую минуту могут убить. Причину тому найти легко: большинство молодых людей хотят на зиму убыть в Париж, чтобы походить в театр, в Оперу, пообщаться с женщинами, и мало кто готов пожертвовать удовольствиями ради карьеры.
Я же, не испытывая никакого принуждения, мог поступать так, как подсказывали мне мои наклонности. Отмечу лишь, что однажды мадам де Лафайет, с коей встречался я довольно часто, увидев на мне крупные серьги и мушки на лице, на правах доброй подруги сказала, что такие украшения не предназначены для мужчин, а потому с ними мне лучше надевать женское платье.
Прислушавшись к авторитетному мнению, я подстриг волосы, чтобы удобнее было делать прическу. Надо сказать, прическа у меня получилась действительно великолепная, что в то время дорогого стоило, ибо накладные волосы были не в моде. В те времена было принято прикрывать лоб мелкими кудряшками, по обеим сторонам лица выкладывать крупные кольца, а на затылке сооружать нечто вроде валика из крупных кудрей и украшать сей валик лентами или жемчужинами, ежели таковые имелись в заводе.