Падшие в небеса. 1937
Шрифт:
Адвокат, не прощаясь, вышел из комнаты, медленно закрыв за собой дверь. Вилор остался один в этом мрачном кабинете. Какая-то зловещая тишина и неопределенность. Щукин напрягся, он не мог понять, почему его не уводят обратно в камеру? Вилор уже было хотел встать со стула и подойти к двери, чтобы спросить у конвойного в коридоре, почему его не ведут обратно, как дверь раскрылась и на пороге показался коренастый мужчина в сером костюме, с округлым лицом, усиками и стильной бородкой. Вилор почти сразу узнал этого человека. Это был тот самый тип, что сидел рядом с прокуроршей, когда она выдавала санкцию на арест. Щукин ухмыльнулся, ему стало все понятно, этот следователь стоял там за дверью и возможно слушал их разговор с адвокатом и ждал. Ждал… своего выхода на сцену.
Мужчина сером костюме, между тем, деловито подошел к столу и, сев разложил перед собой бумаги. Он не смотрел на Вилора и, что-то рассматривая в документах, картинно перебирал пальцами, словно он был пианистом и готовился сыграть первый фортепьянный концерт Чайковского.
– Представляться мне в принципе не надо. Меня уже представили, но я повторюсь, я следователь. Вернее, старший следователь Владимир Владимирович Нелюбкин. Веду ваше дело и собираюсь сейчас вас официально допросить, – брезгливо сказал Нелюбкин.
– А адвокат, разве адвокат не должен при этом присутствовать? – буркнул Вилор.
– Адвокат?! Позвольте вы же от него отказались? – язвительно спросил следователь.
– Я отказался от того типа, которого вы мне подставили в качестве адвоката, но не от защитника. А этот человек, который уговаривал меня написать вам покаяние, в принципе не имеет права меня защищать, – зло сказал Щукин.
– Право?! – Нахмурился Нелюбкин, он как-то противно вздернул бровями и, пристально посмотрев на Вилора серыми бусинками своих маленьких глаз. – Какое право?!!! Что ты тут о праве-то говоришь… Щукин? Ты, что тут, думаешь, как в кино будет? Как в пьесах твоих поганых? Как в стишках? Насмотрелись американских боевичков и думаете, что тут вам чикагский суд?! Ты в России! И перестань мне тут пургу нести про права какие-то! Защитник тебе не нравиться?! Смотри, как бы не пожалеть потом! Раскудахтался! Как человека на тот свет отправлять, ты о правах-то ее и не думал? Пырнул ножом свою любовницу и о правах заговорил!
– Слушай ты – гнида! Заткни свой рот! – вскипел Щукин.
Он сжал кулаки и медленно приподнялся со стула. Нелюбкин явно не ожидал такой реакции и, отпрянув, потянулся рукой к кнопке звонка, что была прикручена на стене рядом со столом. Это был сигнал вызова конвоиров.
Нелюбкин завизжал:
– Что сволочь в карцер захотел?!!! А ну сядь на место! – и хоть это был приказ, в голосе прокурорского прозвучала неуверенность.
Через секунду в кабинет заскочили два конвоира. Они угрожающе кинулись на Вилора, но Нелюбкин замахал руками и примирительным тоном сказал:
– Спокойно, спокойно, я проверил сигнализацию. Не надо! Все хорошо, мы беседуем с подследственным!
Вилор опустился на стул и низко склонил голову. Он понял, Нелюбкин попробовал с ходу психологически нокаутировать и показал ему свои возможности усмирения.
Конвоиры недовольно вышли из кабинета. По их лицам было видно им тоже эти игры, с «ложными вызовами», были не по душе.
Нелюбкин дождался, пока закроется дверь и, затем продолжил:
– Значит так. Будешь дергаться, я в следующий раз скажу, что ты на меня напал. Попробуешь что такое буцкоманда в этом сизо. Поверь эти парни профессионалы своего дела.
Вилор смотрел себе под ноги и молчал. Он не хотел смотреть на этого человека, потому, как чувствовал, что может опять сорваться и наделать глупостей окончательно.
– Значит так, Щукин. Я тебе тут не буду вновь, все перспективы твои вырисовывать. Ты попал и попал серьезно, поэтому предлагаю – пиши чистуху, и я передаю дело в суд. Пятак получишь свой трудовой и лети на зону сизым голубем. Оттащишь срок, живи, как хочешь. Это лучший вариант. Не напишешь чистуху, по полной закрываю! И хрен ты выйдешь вообще! Понял? – Нелюбкин смотрел на Щукина, но тот не реагировал, – следователь, вздохнул и миролюбивым тоном добавил. – Я понимаю. У тебя сейчас шок, трудно…, во-первых: срок впереди… во-вторых: ты ожидал тут увидеть правосудие по американскому стандарту. Это конечно печальное разочарование, но уж тут извините, что имеем, то имеем. И коль вляпался, тебе и тащить. А про права свои, я тебе советую, забудь. Конечно, я обязан допустить к тебе адвоката твоего, но, насколько я знаю, у тебя его нет и, вряд ли будет. Кто тебе его найдет? Так, что смирись и, давай, лучше поговорим по-человечески…
– А вы, умеете,… по-человечески? – огрызнулся Вилор.
– Ой, не надо мне тут на совесть давить! Не надо тут интеллигентских соплей! Думаешь, пришел тут неандерталец. Думаешь, я такой вот, тут, тебя допрашиваю, а сам необразованный болван, держиморда, ни хрена в русской душе не понимаю?!!! Ни хрена, кроме своих дел, не читаю и вообще сволочь и скотина?! Да я обычный человек, как и ты, как и миллионы, таких как ты и я в этой стране! Я ничем от тебя не отличаюсь! С той разницы, что работа у меня такая!!! Думаешь, я твоих стихов не читал?! Темный я?! Читал, знаю, более того, скажу, есть приличные! Ну, и что?! Что это дает тебе право, на какое-то особое отношение?! Ну, поэт ты… и что? Да ничего, так тебе скажу! Вы поэты, писатели, художники, должны понимать, что вы, такие же холопы, как и все! А то возомнили из себя гениев и пророков! Начеркали стишков! А сами?! Кто такой Пушкин?! Гуляка и пьяница, бабник и мот! С царем все ругался, а тот денег ему давал, да уберегал от глупостей! А Пушкин, что?! Наплодил детишек, в карты все спустил и под пулю! А бабе его… какого?! Наташа потом за него отдувалась! А этот, другой, гений русского слова – Федор Михайлович?! Уголовник и извращенец! Картежник со сдвинутой башней, шизофреник! Нет, все восхищаются,… а на самом деле-то, кто он был?! А Чайковский, педофил?! Знаешь, какую резолюцию царь на его деле написал, когда ему доложили, что он мальчика совратил? Нет?!!! А я знаю! Государь написал: в России жоп много, а Чайковский у нас один! И прикрыл его жопу! А так бы поехал на каторгу! Или вон, Есенин, алкоголик и психопат… черный человек это, что, поэма?! Это белочка, горячка просто, белая горячка у него была от алкогольного отравления! Он пил, не просыхая, несколько лет подряд! А Высоцкий?!! Наркоман и кутила! Кем восхищаются?! Кем вы себя возомнили? А?!!! Щукин?! – Нелюбкин вскочил со стула и, хлопнув по столу ладошкой, забегал по кабинету, как волк, в клетке зоопарка.
– В большем, что вы сейчас сказали, вы правы, есть тут историческая правда и про пьянство, и про кутежи, и прочее. Поэты и писатели, художники и музыканты, такие же как вы, люди. Но, в самом главном вы ошибаетесь! Все эти люди, кого вы перечислили, они в конечном итоге стати людьми! Настоящими человеками! Понимая, что они грешат, мучились и признавались в своих мучениях! И были гениями! Они писали от души! А вы, вы-то кто?! Кто вы-то?! Для вас человек мусор, для вас человек – кусок мяса, который надо законопатить в зону! И все! Поэтому вы не такой как мы вы урод моральный и нравственный хотя и как говорите, образованный!
Нелюбкин засмеялся, но это было так неестественно, что даже сам он не поверил своему смеху. Прокурорский вдруг стал серьезным, посмотрел не Вилора и, увидев, что тот даже не хочет обращать на него внимания, подбежал к Щукину и, склонившись, зашипел ему на ухо как змея:
– Да урод ты! Такой краснословный урод! Ты зачем свою бабу убил?! А?! Творческий человек! Зачем? Зачем ты ее ножом тыкал? Муза посетила?! Или что?! На кой ляд ты ее зарезал? А? Отвечай!
Вилор отмахнулся от Нелюбкина, оттолкнув его от себя.
Тот распрямился и заорал:
– Ты хуже, чем я! Ты вообще человек, который не должен мне говорить о каких-то высоких нравственных материях!
Вилор тяжело дышал. Он хотел вскочить и ударить Нелюбкина, но сдержался. Он вдруг понял, этот тип выводит его из себя. Он старается заставить человека, потерять контроль за собой. Этот его длинный и эмоциональный спич, всего лишь хитрый ход, всего лишь проба, проба, проба человека на устойчивость.
«Вот он стоит тут, образованный взрослый мужик, который мог бы сделать для страны много полезного, но нет, он стоит и корчит из себя палача и мучителя! И ему приятно быть таким, зачем? Зачем ему это? Он изучает науку унижения и подавления человека! Он внедряет эту науку, с каждым своим подследственным становясь все матерее и матерее. Волк, который рвет свою жертву жестоко и беспощадно! Нет, не волк, волк животное свободное, а этот,… этот пес,… пес,… волкодав… странно, какая тонкая грань между волком и волкодавом,… ведь волкодав это прирученный волк, а волк это обиженный человеком волкодав! Этот вот, волкодав-людоед, читает умные книжки и слушает хорошую музыку и не становится добрее и главное совестливее. Почему?! Почему прекрасное, не может сделать из этого образованного куска дерьма – нормального простого человека?! Может это все бредни про великую силу искусства? А? Может все это напрасно? Вот на этом примере? На примере этого Нелюбкина?» – Вилор покосился на следователя и тяжело вздохнул.