Падшие в небеса. 1937
Шрифт:
– Садись!
Она оказалась в автомобиле через секунду. Он посмотрел на нее, еще раз окинул взглядом, довольный вновь улыбнулся и нажал на педаль акселератора. Первые секунды они ехали молча. Он всматривался то в дорогу, то бросал взгляды на нее. Она невозмутима, сосредоточено смотрит на летящую из-под колес трассу. Он тяжело вздохнул, потянулся за бутылкой и, глотнув, протянул посудину ей:
– Хочешь, глотни…
Она ухмыльнулась и, пожав плечами, как-то обиженно ответила:
– Я не пью…
– Вообще?!!!
– Вообще…
Леонид пожал плечами, открыв окно, выбросил бутылку прямо на дорогу. Она звякнула об асфальт и, разлетевшись на мелкие куски, рассыпалась по проезжей части.
– Вообще-то я тоже… не пью… просто сегодня… день такой… а ты кем работаешь?
– Я менеджер… по персоналу.
– Из отдела кадров что ли?
– Ну да…
– Какая фирма, компания?
– Серьезная большая…
Вновь повисла пауза. Он, ухмыляясь, украдкой разглядывал ее ноги, затем покачав головой, спросил:
– А чем любишь заниматься? Ну, есть какие-нибудь увлечения?
– Стихи я люблю.
Леонид вздрогнул и, хмыкнув, помрачнел, покосился на нее и буркнул:
– Я тоже люблю… теперь… особенно современные… Ты кстати такого поэта Вилор Щукин знаешь?
Она посмотрела на него немного брезгливо и, хмыкнув в ответ, перевела взгляд на дорогу:
– Конечно… кто ж у нас Щукина не знает?!
Он стал еще мрачнее, вцепившись в руль, заложил крутой вираж на повороте:
– Ну и как он тебе?
– Хороший поэт, взвешенный. У него разноплановые стихи, мне больше лирика нравиться. Но есть и поэмы, и баллады. Я не знаю. Почему сейчас так мало на поэтов внимания уделяют.
Леонид вновь хмыкнул и тяжело вздохнул:
– Да нет, некоторые наоборот, этим чертовым поэтам слишком много внимания уделяют!
– Вы, почему-то злитесь?
– Да есть причина…
– Хотите, я вам стресс снимать стихами буду… ну вот, например, у Щукина есть хорошее лирическое стихотворение. Оно помогает стать более добрым даже в самой стрессовой ситуации.
– Ты, что его стихи наизусть знаешь?!
– Ну да… я ж говорю… хотите, прочитаю?
Он промолчал. Она поняла это как знак согласия. Ее голос был немного хрипловатым, но он словно завораживал. Леониду показалось, что он слушает не ее, а какую-то кассету с записью, причем стереофоническую:
Не знаю зачемПрихватила сиреневый шарфКапризная память?Не спиться. Не спиться. Не спиться.Глаза приоткроюИ вижу холмистый ландшафт,В котором, безумным губамСуждено заблудиться.Ползти через холмИ спуститься к другому холмуИ дальше…Вслепую безумно не зная мученья,Блуждать и блуждать.А потом вдруг сорваться во тьму,Но вместо испугаУпасть в пустоту облегченья.И сразу уснуть. И забыть.А была? Не была?Бывают вопросыКоторым не надо ответа.Вот толькоСиреневый шарфик на крае стола.Чуть что и шевелится,Ежится, словно от ветра.Леонид на мгновение закрыл глаза. Он вдруг вспомнил свою жену, затем Вику…
Внедорожник бешено летел по дороге, нога упорно нажимала на акселератор. Он ждал, когда спутница запросит о пощаде и потребует, чтобы он снизил скорость. Но она молчала. Ему показалось, что ей даже нравиться. Впереди показался встречный КАМАЗ. Его оранжевая кабина мелькнула, словно знак предостережения об опасности. Леонид покосился на спутницу:
– А ты отчаянная, не боишься… другая бы уже завизжала… а ты… а вдруг вот раз и на встречку? И что тогда? Как ты будешь себя вести?
Она посмотрела на него недобрым взглядом и, ухмыльнувшись, коротко ответила:
– А ты?
Он улыбнулся и вдруг… она ловким движением схватилась за руль и резко крутанула колесо влево, внедорожник пошел юзом и вылетел на встречную полосу, Леонид, широко открыв глаза крикнул:
– Что ты делаешь?!!!
– Ты же хотел узнать, как я буду себя вести…
Больше он ничего не видел. Встречный КАМАЗ всей своей многотонной массой обрушился страшным ударом в капот внедорожника. Леонида подбросило, и он вылетел через лобовое стекло, и со всего маха ударился о кабину грузовика. Мелкие капли крови, словно маленькие звездочки, покрыли оранжевую обшивку…
Большая куча венков. Просто огромная! Некоторые настолько дорогие, что дух захватывает только от одной мысли, сколько на могилу вывали денег. А целое море живых цветов дополняли эту нелепую картину дорогих через – чур богатых похорон, какой-то нелепо напыщенной смерти. Первый снег ложился на эти искусственные и уже мертво-живые цветы и почти сразу таял. Хот на некоторых листьях и траурных лентах белые хлопья задерживались и вальяжно блестели в лучах хилого октябрьского солнца.
Два старика сидели в оградке соседней могилки за аккуратно установленным столиком. Скромный памятник возле них выглядел, словно молодой голубок, хотя и был обыкновенным бледно серым железным коробом с блестящей никелированной звездочкой в правом верхнем углу.
– Надо будет тоже вот такой столик и скамейку заказать, а то приду к нему на могилу и посидеть не на чем,… – сказал один.
– А ты уверен, что придешь? Может уже и…
– Ну не надо, не надо грубить Клюфт… сколько отмерено, столько и проживу. А если не я приду так придет Вика с твоим Вилором.
Клюфт задумался. Он как-то нежно погладил по железной площади стола и, вздохнув, ответил:
– Хочется верить, что придут. Что приедут. Что Париж им надоест, домой потянет, кстати, они тебе звонили?
– Да Вика звонила и Вилор твой, разговаривал, – довольный ответил Андрон Кузьмич.
– И мне звонили, говорят, что у них там все хорошо… веселые такие были… – ответил Клюфт загадочно и добавил. – А ты-то Андрон был в Париже?
– Я?!!! Бог с тобой я ж не выездной? Я где работал-то?