Шрифт:
Гарт Никс
«Падуб и железо»
Перед вами захватывающее, волнующее, пугающее, полное приключений повествование о временах, когда столкнулись и сошлись в битве два мира, два народа, две древние системы магии, и о том, к каким неожиданным результатам это привело.
Австралийский писатель Гарт Никс успел поработать книгоиздателем, редактором, менеджером по продажам, пиар-консультантом и литературным агентом. Также он написал множество книг, в их числе — популярнейший цикл «Старое королевство», куда входят романы «Сабриэль»,
Гарт Никс родился в Мельбурне, вырос в Канберре, ныне проживает в Сиднее.
— Шестеро воинов в доспехах, все верхом, — доложил Джек. Он на миг отвлекся, чтобы выплюнуть скорлупу ореха — последствие его перехода из беличьей шкуры в человеческое обличье, — и добавил: — Трое перед паланкином, трое позади.
— А носильщики? — спросила Меревин.
Она не смотрела на Джека, который натягивал одежду. Пристальный взгляд голубых глаз был устремлен на небольшой отряд, двигавшийся по старой римской дороге, что прорезала долину. Между их укрытием и дорогой было каких-нибудь сто ярдов густо поросшего лесом склона.
— Рабы, — сказал Джек, — Наши соплеменники, судя по виду. У каждого на лодыжке плетеный амулет из падуба. Так что мастера железа среди них нет.
— Мастер железа может некоторое время сопротивляться падубу, и даже довольно долго, если тот не касается его кожи, — напомнила ему Меревин, — Или, возможно, их амулеты фальшивы, из бумаги или раскрашенного дерева. Ты уверен в их подлинности?
Джек кивнул. Он был крупным мужчиной — шесть футов ростом, могучие плечи. Даже в самом маленьком из своих обличий, беличьем, он был почти два фута. А еще он мог преображаться в крупного кабана или медведя. Но при всем при этом он был на голову ниже и на полсотни фунтов легче своего младшего брата, прозванного Двойным Джеком. Тот молча стоял рядом, ожидая указаний Меревин. Если они все-таки решат напасть на норманна, что восседает в паланкине, и на его охрану, то Двойной Джек, вероятно, примет обличье кралле-пса — животного размером с пони.
Джек и его брат были единственными оборотнями в отряде Меревин. Этот талант встречался очень редко, да и пользовались им нечасто, поскольку оборотню, вернувшемуся к человеческому обличью, необходимо съесть много свежего мяса, а его порой нелегко обеспечить. Вот и теперь Джек не спускал глаз с только что освежеванной оленьей туши, подвешенной за задние ноги к суку. Уменьшение в размерах вызывало меньший голод, чем увеличение, но все равно Джек собирался съесть оленью ногу, а то и две, а остальное оставить Двойному Джеку на потом.
— Шестеро воинов в доспехах, — задумчиво произнесла Меревин, — Странное количество. Почему только шесть? Ведь всем известно, что здесь мы. И вид у них загорелый… может, наемники-южане? Но не гвардия… Тоже любопытно. И паланкин у них какой-то странный. Не могу точно сказать, что я чувствую, мне кажется, будто тут задействована норманнская магия. Что-то, связанное с холодным железом… и все же я не уверена. Робин, что думаешь?
Робин с нетерпением покачала головой, давая понять, что не ощущает на себе воздействия норманнской магии. Но она и не хотела ощущать ничего подобного, потому попросту не сосредотачивала свое внимание на паланкине.
— Так мы нападаем или нет? — вместо этого спросила Робин.
Она, подобно мужчинам и своей единокровной сестре Меревин, была одета в плотную шерстяную тунику и кожаные облегающие штаны, но если не считать одежды, ни Робин, ни Меревин не пытались скрыть своей принадлежности к женскому полу. У обеих сестер были длинные волосы, заплетенные в косы и закрепленные серебряными гребнями с янтарем: такие гребни отчасти защищали от воздействия норманнской магии и отчасти помогали в магии собственной, англской.
Серебро с янтарем смотрелись совершенно естественно в белокурых волосах Меревин. Она была чистокровной английкой — высокая, мускулистая, светлоликая женщина-воительница, способная скрутить и заколоть взрослого оленя или за две сотни ярдов выпустить стрелу и прошить насквозь доспехи норманнского воина, а заодно и его самого.
Робин, к вечному ее стыду и досаде, внешне более походила на норманнов, чем на англов: более низкорослая и коренастая по сравнению с сестрой, а также темноволосая и сероглазая, и всегда — очень загорелая, из-за жизни под открытым небом. Робин уродилась в мать, вторую жену своего отца, ту самую, которую тот украл у ее отца-норманна. Это повлекло за собой гибель отца Робин и Меревин и переход его королевства в руки того самого норманна. Череда событий привела к тому, что сестры сидели теперь в засаде на опушке леса над долиной, и старшая из них возглавляла отряд, членов которого с равным успехом можно было назвать бандитами, мятежниками или последними остатками воинства истинного короля Англии.
— Мне что-то не по себе, — сказала Меревин. — Скоро совсем стемнеет. И мы не знаем, кто сидит в паланкине.
Она посмотрела на небо. Солнце все еще проглядывало, но уже над самым краем западных холмов. Над головами кружили два ворона — черные силуэты на фоне темнеющего неба.
— Всего шесть охранников, — отозвалась Робин, — Там не может быть никого важного… или опасного.
— Например, кто-то, кто настолько уверен в себе, что не нуждается в большей охране, — возразила Меревин, — Мастер железа, до последнего скрывающий свои чары и намерения.
— Давай нападем, пока не стемнело! — не унималась Робин. — Нам уже несколько недель не представлялось такой удачной возможности.
Меревин не ответила. Робин нахмурилась, потом дернула сестру за рукав.
— Если ты не отдашь приказ, это будет уже третий норманн, которого мы упустим! Да что с тобой такое?
— Ничего, Робин, — мягко произнесла Меревин. — Понимать, когда нападать не следует, — не менее важное для командира качество, чем готовность нестись вперед, размахивая мечом.
— Это не командование! — огрызнулась Робин, — Вот что такое командование!
Она сорвала рог с плеча Меревин и, прежде чем сестра успела ее остановить, подула в него. Звонкое пение разнеслось над долиной. Робин стрелой ринулась вперед, на ходу выхватывая меч.
От условного сигнала тщательно подготовленная засада пришла в движение. Впереди, перед норманнским отрядом, раздался гулкий стук топоров. Несколько секунд спустя большое дерево рухнуло поперек дороги — свидетельство искусства дровосеков, которые всю вторую половину дня удерживали его в равновесии на тоненьком конусе неперерубленной сердцевины ствола.