Пах антилопы
Шрифт:
– Ну так радоваться надо - одни шапки получили, другие хоть какой-то заработок.
Кожамкулов пожатием плеч дал понять, что не намерен оспаривать этот ложный тезис.
– Теперь за автомобили принялась. Сценариста наняли, Хмелевская привела, кому ж еще! У них это строго.
– Казах вдруг запнулся и уставил на меня взгляд, на который потовые железы первобытного человека рефлекторно отвечали запахом "свой" или, наоборот, "чужой", - один другого за собой тащит. Везде так.
– Кожамкулов безнадежно махнул рукой.
– Везде. И ведь хватает совести браться за дело, ничего в нем не понимая!
Какую
– Им бы следовало заказать этот сценарий вам. Больше вас в автомобилях вряд ли кто смыслит.
Такая передозировка могла и не сойти мне с рук, но надо же было внести мир в душу гостя, тем более что в ней обнаружилась горячая нелюбовь к какой-то нации, правда, вроде бы не к моей.
– Уж и вряд ли!
– В голосе Кожамкулова появились ворчливые нотки предвестники хорошей погоды.
Я осмелел и еще добавил сахарку:
– Мне трудно судить, но Ваганетов говорит, что другого такого специалиста в стране нет.
– Да что Ваганетов в этом понимает? Болтает не думая. Так-то он парень неплохой...
– Казах сделал паузу, чтобы выслушать возражения, но я не стал ее заполнять.
– Совсем неплохой. По натуре.
Для прихожей наша беседа сделалась уж слишком содержательной.
– Что мы здесь стоим, пойдемте в комнату.
– Благодарю.
– Прежней занозистости в казахе не было и в помине.
– В другой раз. Я, собственно, хотел просить...
– Он замялся.
– Нет, сперва лучше вот этот прочтите шедевр.
– Кожамкулов как-то суетливо, что очень ему не шло, полез за пазуху, вытащил мятые бумажки и протянул мне с такой ядовитой ухмылкой, словно то была карта гинекологического обследования Богородицы.
– Ихнего сценариста творчество.
То ли по слабости характера, то ли из опасения, что казах и меня запишет, причем с полным на то основанием, в ихние, я покорно принялся за чтение.
Ей-Богу, ничего такого ужасного в сценарии не было. А идея мне и вовсе понравилась. Циклопических размеров акушер в полном облачении - халат, шапочка, резиновые перчатки - вроде как принимает роды у автомобильного завода: всовывает затянутую в резиновую перчатку ручищу в ворота огромного цеха, вынимает новехонький автомобиль и отвешивает ему звонкий шлепок по заднему капоту. Тот отвечает пронзительным гудком, миганием фар, от чего лицо доктора расплывается в радостной улыбке: "Здоровый младенец". Поворачивая новорожденно го то тем, то этим боком, он диктует медсестре: "Объем двигателя два литра, электронный впрыск, турбонаддув, полный привод...
– Наконец акушер заглядывает автомобилю под днище.
– Мальчик!"
– Ну как вам этот балаган?
Кожамкулов смотрел строго и испытующе, словно принимал меня в партию троцкистского толка. Я развел руками, да так искусно, что казах остался совершенно доволен, но, будь на его месте автор сценария, он бы тоже не обиделся.
– Мальчик! Это как, интересно, можно определить? По форме выпускного коллектора?
У меня вырвался смешок.
– Смешно, понимаю. И мне было бы смешно, если бы я всю жизнь на это не положил.
Вины за собой я никакой не чувствовал и в порядке самозащиты посуровел лицом. На Кожамкулова
– Извините, такое устройство - обязательно должен за всех все переделать. Я ведь, правда, в машинах кое-что понимаю. Уж побольше этого... Взял вот, написал.
– Гость вновь запустил руку во внутренний карман плаща и движением отчаянным и величественным, каким спартанская мать отдавала старейшинам на отбраковку новорожденного спартачонка, протянул мне вдвое сложенные листы.
– Киньте взгляд, что получилось.
Профессия сценариста, к которой я так мечтал приобщиться, на моих глазах становилась массовой, и это было огорчительно.
– Талгат Ниматович, я такой же инженер, как вы, один сценарий всего и написал.
Но нет, если на чужой территории Кожамкулов мог и с поджатым хвостом недолго походить, то на своей не желал видеть даже остывших следов другого самца.
– Почем вы знаете, что такой же?
– Едкая улыбка, без демонстрации зубов, проступила на его лице.
– А вдруг лучше?
Как это он знал, куда впиться? На королевской яхте точных наук казах, может, и простым кочегаром служил, но меня-то с нее, считай, списали. К счастью, благодаря половчанке я два дня уже ходил в сценаристах, а это звание публика почему-то приравнивает к воинскому званию "полковник". Выпад Кожамкулова почти и не произвел во мне новых разрушений, тем более что роль просителя этому господину плохо подходила и какого-нибудь такого коленца ожидать от него следовало.
– Вот и дайте Эльвире прочесть, больше толку будет.
Вовсе без металла мне эту фразу произнести не удалось, так что Кожамкулов остался доволен результатом своего выстрела. Он сразу же и подобрел к воображаемому противнику:
– Меня ваше мнение интересует, а не этой дамы.
Теперь уже листы, которые я зачем-то покорно принял от автора, вернуть было непросто. Хуже того, в присутствии хозяина они отказывались признавать за мной хоть какие-то права, даже право отложить чтение на потом. Тут и сосед был бы спасением, но он что-то не нес свою проволоку.
Если на кого и можно опереться в жизни, так только на собственную собаку. Ее счастливый лай донесся из-за двери ровно в тот момент, когда я ударился лбом о латинское изречение "Cognato vocabula rebus" - им открывался кожамкуловский сценарий. Дочь в распахнутой по случаю весны куртке швырнула рюкзак чуть не под ноги гостю и сунула мне в нос ледяную башку для поцелуя.
– А чем это у нас пахнет?
– спросила она, не забыв махнуть в сторону казаха полудетскими ресницами.
– Веником!
– И не хотел, а получилось с каким-то обвинительным уклоном.
– Заливают нас сверху.
Дочь задрала нос к потолку. Взгляд ее приобрел знакомую зыбкость, какая бывает, когда, проверяя уроки, я загоняю бедного ребенка в конец таблицы умножения.
– Там Лари живет, - произнесла она не очень уверенно.
Мне это имя ничего не говорило.
– Ну как, пап, такса длинношерстная.
Таксу я знал. В известные периоды эта сука доводит моего пса, не приспособленного к действиям на сверхмалых высотах, до умопомеша тельства.
– А чего тогда она не лаяла, когда мы звонили?