Палач в нетерпении

Алешина Светлана

Сначала я умирала от скуки, занимаясь только отстраненными наблюдениями за передвижениями противников по территории.

Они подходили к Андрею Никитичу, поздравляли его с натянутыми улыбками, а фундаментальная Лада даже всплакнула, попытавшись прижать маленького Никитича к своей огромной груди.

Грязнер откровенно игнорировал женское общество, не сводя преданных глаз с Подла, который, в свою очередь, нахально любезничал с Пенсом, отчего Пенс краснел, бледнел и смотрел на меня злыми глазами.

Уж

не знаю, почему это Подлу так понравился Пенс, но только я даже начала опасаться сцены ревности со стороны Грязнера, который все это отказывался понимать и был готов расплакаться.

Ларчик в это время делал вид, что слушает рассказ Татьяны о сложности моей «будущей работы». Сам он не сводил напряженного взгляда с Варлаамова, который тусовался в гордом одиночестве с бокалом в руке, не сводя с меня глаз.

Подойти он, по-видимому, не решался из-за зверского взгляда моего «супруга».

В общем, все было обычно и скучно, и я даже начала сожалеть о том, что мы сюда пришли, — поскольку была вынуждена общаться с Никитичем, который, увы, не мог поведать мне ничего нового.

Наконец торжественная часть была закончена, и в руках у гостей появились бокалы с шампанским, а свет перестал быть ярким — в зале включили настенные бра.

Освещение придало комнате странный колорит. Повеяло средневековьем, и стало немного не по себе.

— А сейчас у нас по программе призраки, — услышала я за своей спиной зловещий шепоток, заставивший меня вздрогнуть.

Я обернулась.

Варлаамов стоял за моей спиной, насмешливо рассматривая всю компанию.

— Вам еще не скучно, Саша?

— А мне никогда не бывает скучно, — отпарировала я.

— Сашенька у меня умничка, — похвастался Андрей Никитич. — Она специалист по старофранцузскому языку.

— Бог мой, вот кошмар, — испуганно отпрянул от меня Варлаамов. — Это серьезно, Сашенька?

— Да, — кивнула я.

— Вы испортили мою жизнь, Саша, — вздохнул он. — Честное слово, умная женщина — это уже само по себе страшно. А если она к тому же красива?

— И что? — переспросила я. — Если она к тому же красива? Ну?

— Тогда это монстр, — сообщил он, разводя руками.

Я рассмеялась:

— Бог мой, кажется, мне встретился наконец-то нормальный человек, честно назвавший меня монстром.

— Я? Вы, между прочим, клевещете. Я не называл вас нехорошими словами!

— То есть я не красива и не умна? — продолжала забавляться я. — Еще лучше!

— Сашенька! Пожалейте меня, — взмолился он. — Я так долго выбирал момент, чтобы к вам приблизиться, а вы надо мной издеваетесь! Неужели здешние мегеры заразили вас своим сарказмом и желчью?

— И кого же вы имеете в виду? Татьяну Дмитриевну?

— Упаси бог! — вытаращился он. — Ни-ког-да я не посягну на местные святыни! Я не самоубийца!

Мы подошли поближе к бару. Тихая музыка создавала атмосферу расслабленности и неги. Я взяла протянутый мне бокал и пригубила вино.

— Так как у нас там со старофранцузским? — поинтересовался Варлаамов. — Доход-то приносит?

— Нет, — развела я руками. — Никакого дохода… Одни убытки.

— Честно говоря, я предполагал что-то в этом роде. Поэтому ваш братишка решил пристроить вас к своему бизнесу?

— Нет, — покачала я головой. — Не угадали.

— Но ведь я видел вас в салоне…

— А я там приводила себя в порядок к сегодняшнему вечеру, — сказала я. — Так что не обольщайтесь — я не всегда такая причесанная. Большую часть времени я не знаю, что мне делать с волосами.

— А может быть, с ними ничего не надо делать?

Он явно любовался мной, откровенно и ненахально в то же время.

— Может быть, ваши буйные кудри, привыкшие к свободе, составляют ваше истинное «я», а сейчас, заплетенные в эту косичку, они лишили вас шарма? Знаете, что является основой внешности наших топ-моделей?

— Красота…

— О нет!

Он рассмеялся:

— Никто из них, если хотите знать, не отличается красотой. В принципе они долговязые девочки, не сумевшие научиться баскетболу. А лица у них часто оставляют желать лучшего! Нет! Типажность — вот что является их силой! Вам типажность нужна? Вы хотите раствориться в толпе, стать такой же, как все, забыть про свое очень симпатичное и оригинальное, дерзкое личико, превратив его в скучное и правильное?

— Вы меня убедили, хотя я и так не собиралась к вам, — сказала я, улыбаясь. — Буду сохранять оригинальность.

Мы замолчали.

Впрочем, в комнате вообще было тихо. Только приглушенные голоса, будто свет бра, создающий в комнате полумрак, заставлял всех говорить тише.

Лишь обрывки разговоров долетали до меня, но я не могла различить лиц.

— Хотите кофе? — предложил Варлаамов. — Я принесу…

— Хочу, — кивнула я.

Он ушел.

Я осталась одна, прикрыв глаза, — полумрак начинал раздражать меня.

— …И вот ведь какая незадача — она падает! С этих своих огромных каблуков, представляете?

— …Не надо было ему этого делать. Как в «Уилте», помните?

Я резко обернулась, пытаясь определить, что это. Кто это? Откуда это?

Уилт. Шарп.

Может быть, я зацикливаюсь?

Голос, произнесший эту фразу, был бесполым — как любой шепот.

Кто дал двум геям клички Подл и Грязнер? Тот, кто читал Шарпа. Тот, кто отличался совсем не низким интеллектом и в то же время сочетал это с самой низкой подлостью…

Тот, кто не останавливался перед вырыванием страниц из книг для того, чтобы досадить Татьяне.