Палач времен
Шрифт:
Ивор встрепенулся, зацепившись за слово «Палач». Почти убаюканный мягким воркующим голоском второго «я», точнее, сорок второго, труса и предателя, он чуть было не пропустил смысл последней фразы и, лишь уловив знакомое слово, понял, что его все еще пытаются запрограммировать, подчинить, лишить воли к сопротивлению, превратить в послушного раба. Хотел крикнуть: «Прекратите! Я не буду подчиняться вашему Палачу!» – и почувствовал страшную усталость и безразличие. «Все суета, – всплыла в голове меланхолическая мысль. – И возвратится прах в землю, чем он и был, а дух возвратится к Богу, который дал его… [18] Так к чему сопротивляться?..»
18
Екклезиаст.
Внезапно что-то изменилось вокруг.
Ивор прислушался к себе, сосредоточился на зрении, сбросил оцепенение, глаза его прояснились, и он увидел стоящего над ним человека. В синем свете индикатора его лицо трудно было разглядеть, но Ивор вдруг понял, что это бровей Мимо.
– Привет… – с трудом прохрипел молодой человек.
Бровей не ответил, в задумчивости разглядывая помещение и лежащих людей, укутанных в блестящие «саваны».
– Зачем пришел? – не дождался ответа Ивор. – Я тебя не звал…
Бровей переступил его, как бревно, скрылся из поля зрения, потом вернулся, присел на корточки.
– Кажется, я напрасно понадеялся на вас, оператор. Положение ваше почти безнадежно.
– Так помоги, если уж пришел…
– Не имею права, – пожал плечами бродяга по Ветвям. – Я только зритель. Я вне Игры.
– Тогда проваливай ко всем чертям! Когда-нибудь я доберусь до тебя и выясню, кто ты есть на самом деле!
– Едва ли это вам удастся, оператор. Я так близок к пределу насыщения созерцанием и миром вообще, что никого и ничего не боюсь. Но все-таки я очень удивлюсь, если вам удастся выбраться отсюда. Прощайте. – Бровей выпрямился, махнул рукой и исчез.
Ивор выругался.
Сами собой вдруг сложились строки:
Но если все-таки навечноУходят в черную дыруТысячелетние мирыИ наши крохотные судьбы,То даже боги нам не судьи,Раз остаются вне игры!..Последние две строчки Ивор проговорил вслух. И почувствовал такую обиду и злость на самого себя, что почти без усилий вышел в состояние надсознания.
«Наконец-то! – проворчал внутри него знакомый голос. – Я уж думал, ты совсем слабак и не вылезешь из костяного мешка под названием тело».
«Это… ты?» – спросил Ивор на всякий случай, понимая одновременно, что разговаривает сам с собой, с одним из своих «я» под названием Шэн И – жизненная воля.
«Это ты, – с иронией отозвался «собеседник». – Со стихами у тебя неплохо получается, а вот как насчет свободы? Не хочешь попытаться вылезти из этого, как ты сам соизволил выразиться, дерьма? Или тебе нравится твое положение?»
«Я не могу двигаться…»
«Вижу, не трать время на оправдания и объяснения, мне все известно, в том числе и то, как бездарно ты дал себя захватить».
«Он напал внезапно… к тому же это особь Палача…»
«Велика персона! Да, тебя, как неразумное дитя, спеленала особь Палача, но ведь ты – человек! Забыл, что люди были когда-то богами, способными творить вселенные?»
«Забыл, – виновато промямлил Ивор. – Точнее, не помнил… но я действительно не могу освободиться! Уже пробовал».
«Плохо пробовал. Этот квазиживой костюмчик на тебе в большей степени чужая воля, нежели просто материал, субстанция с подпиткой ядерной энергии. Победишь в о л ю – сможешь разрушить и ее основу, то есть сам кокон».
«Я… не знаю…»
«Соберись и пораскинь мозгами, попробуй вызвать память родовой линии, предки помогут. Да, будет трудно и больно, однако ничто не дается в подарок, а тем более свобода. За все надо платить. Только решай быстрей, пока тюремщики не спохватились и не вспомнили, кто ты есть. У них имеется правдосос, ты можешь не выдержать пси-атаки».
«У меня нет сил…»
«Найди! – сердито оборвал Ивора его «собеседник». – Ты мужик или размазня?! Хочешь, чтобы тебя уважала Миа, – действуй!»
Голос умолк.
«Хочешь быть счастливым – будь им…» – глубокомысленно пробормотал Ивор.
Ему никто не ответил. Советчик сделал свое дело и умыл руки, надо было начинать действовать самостоятельно.
«Тебя бы самого заставить!» – подумал Ивор о голосе, как о простом собеседнике. Он ощущал себя разбитым и несчастным и не хотел ни шевелиться, ни думать.
Вздохнул.
Попробовать, что ли?..
Сосредоточение на «центре тяжести» потребовало много времени и переживаний; никак не удавалось отстроиться от ломоты в костях и посторонних мыслей. Наконец ему удалось выйти в «космос» внутренней свободы, и молодой человек почувствовал, как пространство расступается, диапазоны зрения смещаются, а сфера чувствования расширяется.
Кончик носа вдруг зачесался.
Ивор скосил глаза. Нос был как нос, бледный и чистый. Но впечатление складывалось такое, что по нему бредет стадо слонов. Ивор напрягся и увидел этих слонов: шевеля ресничками и псевдоподиями, по бескрайнему пористому холму носа шествовали… бактерии!
Он чихнул.
«Слоны» слетели с «холма», и сразу раздражающие ощущения исчезли. Зато что-то сделалось с глазами. Стена, на которую смотрел Ивор, скачком исчезла, и он увидел бесконечное множество странных шевелящихся предметов: хвостатые запятые, гантели, отдельные дымящиеся шары, шары, соединенные по трое или образующие тетраэдры, звездочки и спирали плавали в океане сверкающей рыбьей икры! Прошло какое-то время, прежде чем он сообразил, что видит… атомы и молекулы воздуха!
И еще одна вещь поразила его своей необычностью – звуки. Они появились неожиданно вместе с атомарным видением, словно где-то приоткрылась дверца, впустив их в помещение.
Тихий гул, непрерывный треск и тусклое шипение, изредка пронизываемое вибрирующими скрипами и свисточками. Ивор долго прислушивался к ним, пытаясь определить источник звуков, пока наконец не понял, что слышит шум броуновского движения атомов и молекул собственных ушных раковин и ток крови по сосудам.
Это, конечно, здорово, подумал он с облегчением, однако ему такая гиперчувствительность ни к чему, она только мешает. Хотелось бы услышать, что творится за стенами тюрьмы, а не как стукаются молекулы друг о дружку.