Палач
Шрифт:
Альберт с перекошенным от гнева лицом подступил к палачу и его жертве.
— Это тот проклятый зверь?
— Он во всем сознается, — уверенно произнес господин в синих одеждах. — Удержи своих людей. Его ждут судья Перкель и мое умение поступать так, чтобы правда открылась во всей своей ясности.
— Хорошо. Я пойду с тобой к бюргермейстеру. И буду сам присутствовать при допросе и на суде.
Несколько острых камней ударили Мартина в грудь. Он закричал и стал вертеть головой, бросая ненавистные взгляды на разгневанную толпу. Оглушенный криком и проклятиями, Мартин хотел как можно скорее избавиться от этого нестерпимого шума. Это желание подгоняло насильника, его ноги окрепли, и он сам ускорил шаг.
Вскоре они добрались до городских ворот, стражу которых уже оповестили о поимке убийцы. Охранники закрыли ворота и потребовали, чтобы толпа не подходила к воротам ближе, чем на двадцать шагов.
Поддавшись на уговоры и клятвенные заверения Альберта, разгневанные мужчины и женщины остановились. Но их крики и проклятия не прекратились.
К палачу и Альберту присоединились еще два стражника и подхватили Мартина под руки. Теперь он был под стражей города и в полной его власти.
— Проклятый город! Скоро от тебя не останется камня на камне! — воскликнул Мартин и тут же получил удар в лицо от одного из стражников.
Когда они шли по городу, из окон стали высовываться бюргеры и их жены, привлеченные криком. Они еще не знали причину шума, но, увидев человека в руках стражников и шагающих за ними палача и Альберта, тут же придумали множество грешных дел, совершенных преступником.
Теперь уже за Мартином шла толпа горожан и допытывалась у стражников о вине этого по-деревенски одетого мужчины. Но сопровождающая преступника стража отмалчивалась, тем самым подогревая любопытствующую толпу.
А вот и узкое, высокое здание тюрьмы. Сам того не ожидая, Мартин даже обрадовался, завидев мрачное здание, в котором почти не было окон, выходящих на улицу.
«Я там не задержусь. Я что-нибудь придумаю», — продолжал успокаивать себя Мартин, когда его втолкнули в тесную камеру и закрыли тяжелую дверь.
Его не развязали, но теперь он был свободен от хватки сильных рук палача и стражников. Мартин стал ходить вдоль покрытых мохом и слизью стен мрачного тюремного помещения, куда через узкое окошко, находившееся где-то под самым потолком, едва пробивался свет.
Прошло довольно много времени, но ничего спасительного для себя он не придумал. От безысходности Мартин стал злиться и бить ногами в дверь. Однако очень скоро он почувствовал боль в ногах, и ему стало жаль себя. Мартин сел на холодный пол и по-волчьи завыл.
Мысли вернулись к тому, что случилось сегодня утром.
Что же такого он сделал? То же, что делают сотни тысяч мужчин с таким же количеством женщин. Только те мужчины покупают женщин. Едой, питьем, серебром, ласковыми уговорами, обязательством быть главой семьи и многими другими вещами и хитростями. А женщины продают себя, при этом скаля зубы в улыбке и делая вид, будто им многого не нужно. Только чуть-чуть. Но всего! Они готовы терпеть унижения и думают только о том, что можно взять от мужчины, которого собираются допустить к своему телу. А мужчина, движимый природным желанием, готов обмануться и вылезти из шкуры, лишь бы угодить своему неполноценному подобию, которое Бог сотворил в насмешку над ним. Зато он позаботился о воротах рая между ногами своего творения, за которыми пылает ад.
Так велика ли вина Мартина, который не желает быть обманутым и свое природное, пусть даже и звериное, желание удовлетворяет грубостью, что разрывает все хитрые женские сети? Терпят они других, потерпят и его. И он не понесет им серебро и вкусный кусок мяса. Это ему и самому нужно. А принимать его похоть должны, ибо для этого и только для этого создал их Господь. Главное в грешной жизни женщины — это удовлетворение мужчины. Без этого он превратится в зверя. А зверья у Бога и так хватает.
Так велика ли его, Мартина, вина? Ведь он ничего и не успел сделать. А о той девчушке, которую Мартин убил, он будет молчать. Так молчать, что удивятся и немые. Хотя кто ей виноват? Могла бы немного полежать и не кричать. И зачем Господь дал женщинам это оружие защиты? Но против этого оружия у Мартина есть сильные руки и острый нож. Иначе девчушка подняла бы на ноги и лагерь, и этот проклятый город. Сама виновата в собственной смерти. Была бы умней — подчинилась. А так получается, что ее убила собственная глупость.
А что убьет Мартина? Убьет, если он ничего не придумает?
Только после обеда открылась дверь и вошли два стражника. Они развязали Мартину руки и дали ему кувшин с водой и маленький кусочек черствого хлеба. Стражники подождали, пока узник доест хлеб и утолит жажду. Затем они опять связали ему руки и вытолкали за дверь.
В небольшой комнате, куда стражники привели Мартина, стоял стол, за которым сидели бюргермейстер, судья Перкель и священник. В дальнем углу, где горели свечи, готовился к записям писец, тихо и беспрерывно поругивая своего помощника.
Несмотря на яркий солнечный день, комната освещалась двумя факелами, так как узкие окна в толстых стенах не пропускали достаточно света.
Стражники вывели Мартина на середину, а сами встали у дверей.
— Начнем, — сухо сказал Венцель Марцел.
Судья Перкель прокашлялся и уставился на узника.
— Как твое имя?
Мартин склонил голову. Можно было бы назваться другим именем. Но проклятый палач, скорее всего, помнит его. Тем более, что за этим именем не числится никаких других преступлений. А назвавшись чужим, он сразу же станет явным преступником, присвоившим имя другого человека.
— Мартин, — ответил он после паузы. — Мое имя Мартин.
— Откуда ты?
— Я не знаю ни своей родины, ни отца, ни матери. Меня воспитали монахи-цистерцианцы в обители братства Святого Бернара.
— Ты отступник? — священник поддался вперед.
— Отец Марцио, ваши вопросы вы можете задавать после проведения досудебного дознания, — учтиво произнес судья, повернувшись к тощему старику в поношенной черной сутане. — Сейчас вопросы задаю я. Ты отступник?
Мартин замотал головой.
— Нет, я добрый христианин. Знаю все молитвы и захожу во все церкви, что случаются на моем пути. А из монастыря меня выгнали за пьянство и за то, что посмел приводить в кельи к братьям грешных женщин. Слаб человек перед дьявольскими искушениями…
— Каково твое ремесло? — прервал его судья.
— В монастыре я был огородником. А после прибился к рутьерам и переходил из отряда в отряд. Мы воевали то на стороне французов, то за английского короля. Потом я получил ранение и меня оставили лечиться в маленькой деревушке в Нормандии. Но там я не прижился и с тех пор хожу по дорогам от города к городу и прославляю имя Божье. А год назад я пристал к братьям и сестрам во Христе и так оказался в ваших краях.