Палачи и жертвы
Шрифт:
Он подошел к ошеломленному Василию и по - мальчишески набросился ему на шею, обхватил его обеими руками, начал сжимать его крепко - крепко. Рижанин всхлипывал, потом пустил слезу, но быстро пришел в себя. Вытер платком глаза и сел. Его брат Василий только смущенно улыбался, опустив голову. Родной брат раздражал его. Рижанин продолжил:
– Ну, говори, что я должен сделать, там, убить кого-то, или там еще чего нибудь. (Увидев протестующий вид брата) Пойми Вася, я же не дурак. И если бы не эти глаза, и ни этот родной запах, запах детства, исходящий от тебя, я бы вообще усомнился в том, что ты мой брат. Я горжусь тобой, брат, будь счастлив. А я гожусь только для
– Ты...это...Извини, брат,... просто ради меня надо убрать этого грузина, Кобу... Сделай это ради меня, ну хотя бы порань его,...и все (выдохнул, не поднимая глаз)...
– Об чем речь, брат? Сделаем!
– Только, брат,...я прошу тебя, ...о том, что мы братья, никто не знает, ...ты...прости меня... чтоб там никаких...то бишь...это...
– Да ради Бога. Но все равно я тобой горжусь, ты хороший. Вась, в дни своего счастья, просто вспомни обо мне, лады? Просто вспомни, это уже моя просьба к тебе.
Василий после этих слов буквально выбежал из кабинета, даже не попрощавшись.
Город Коломна, Подмосковье. В зеленом фаэтоне у тротуара рано утром (примерно в 5 утра), в черной телогрейке и арестантской шапке сидел узник. Из под телогрейки была видна полосатая роба. Рядом сидел полковник царской жандармерии Васильев.
– Мешади, полагаемся на твое честное слово. Ты все понял?
– Да, полковник, все.
– Тебе предстоит нелегкая работа в Баку, так что сам смотри, красавец. Дело не простое, хотя тебе ни в первой это. Ну, в общем, желаю тебе счастья и всех благ.
– Чтоб вы все сдохли (улыбаясь)!
Прошло три дня. Камера Баиловской тюрьмы. На нарах сидят и беседуют будущие лидеры и активисты революционного движения: Губанов, Красин и Чураев. Рядом, чуть в стороне, сидели Иосиф Джугашвили и Сулейман. Они говорили о побеге. Как же все-таки отсюда урвать когти? Ведь будущее слишком пасмурное, если вообще не темное. Привыкнуть к этому немыслимо. Прервал молчание Сулейман:
– Эх Коба, Коба, что то мне не нравится здесь в последнее время. Я все чувствую по запаху. Тарасов раскалывается на глазах, и Рижанин этот че - то косится на нас в последнее время.
– Да ты не обращай на него внимания. Сдался он тебе. Не кипятись, решим.
– Быстро надо все решать, а то нас всех здесь порешат.
– Верно говорит Сулейман (поддержал беседу Губанов). Я вот давеча слышал, как Рижанин с Артистом о чем-то шушукались. Как меня увидали, сразу же застыли. Видно,
о нас говорят.
– О нас говорят, значит (спросил задумавшись)?
– Ну да...
– Ничего, я сейчас все выясню (сказал Сулейман и отошел в сторону).
Губанов (в будущем, один из активных членов организации, под именем 26-ти бакинских комиссаров) хотел остановить Сулеймана, но Коба схватив его за руку тихо прошептал: "спокойно, не дергайся, это нам на руку, пусть выясняет с ними отношения". Губанов только глазами застучал и, глотнув слюну, вымолвил, "а, понимаю".
"Ничего ты не понимаешь, рабочая твоя душа", почти крикнул на него Коба и закурил
папиросу. Губанов действительно ничего не понял. Ему было трудно понять хитрый маневр будущего диктатора.
У решетчатых окон камеры стояли Рижанин и Артист. Последний был обычным бакинским вором, специализировался исключительно на квартирных кражах.
Артистом его окрестили потому, что он окончил московское театральное училище, причем с отличием.
Они с Рижанином стояли у окна, пригибаясь и вглядываясь в кусочек неба, видневшийся через стальные решетки. Затем, затягиваясь папиросами, они обсуждали погоду. Погода из окна виделась какая-то мрачная, надвигались тучи, даже был слышен гром. В камеру проникал морской воздух, смешанный с нефтью. Артист красноречиво рассказывал о московских дождях, сказал, что мол, надо через это вот окошко прорубить окно в Европу, причем с парашей под подоконником. Но вдруг он резко умолк. В этот момент к ним потихоньку приближался Сулейман. Они оба повернулись в его сторону. Они с Сулейманом практически здесь не общались. "Что же ему нужно от нас?", подумал Рижанин. Этот вопрос был запечатлен
на его лице.
– Что обсуждаем?
– ...Да так, ничего особенного.
– Но я же видел, что вы о чем-то говорите.
– Не волнуйся, не о тебе.
– А что ты можешь обо мне сказать, а, Рижанин? Что? Отвечай!
– ...Да что ты пристал. Погоду мы обсуждаем, погоду, вот и все.
– Ну и что, с погодой-то? Что? (Прищурив глаза, взглянул в окно)
– А ничего, мне кажется, дождь собирается.
– Что, дождь, дождь, значит, говоришь?
– Ну?
– Так вот что, Рижанин. Вот ты и попался. Слушай меня внимательно. Если до вечера дождь не пойдет, за слова будешь отвечать. Ты понял?
– Да пошел ты на х...!
Этого Сулейман и ждал. Вытащив, вернее выхватив финку из-за пазухи (она уже была наготове), он сделал резкий выпад в сторону Рижанина, и правой рукой вонзил лезвие ножа в его лицо. Артист, испугавшись и убегая в сторону дверей камеры, начал кричать, "убивают, убивают!" Рижанин, вздрагивая, лежал на холодном полу, схватившись руками за окровавленное горло. Кровь хлестала мощной
струей, раненый дергался, уже умирал. Смерть не страшна, если ее лишить всякой загадочности, надо просто прислониться к ней, подружиться с ней. Люди должны учиться умирать, только тогда они разучатся быть рабами. Что возможно в любой день, возможно и сегодня.
В камере начался настоящий бунт. Вокруг высоких нар стоял раздражающий нервы шум, топот, непонятные и испуганные крики заключенных. Во дворе тюрьмы выла сирена. В камеру ворвались надзиратели и поволокли за собой растерянного Сулеймана. Было такое ощущение, будто это было его первое убийство, хотя ему конечно не привыкать. Он убил столько людей, сколько примерно выкурил папирос. И тем не менее он в тот момент почему-то приуныл. Выходя в коридор, Сулейман в последний момент посмотрел в камеру, вернее, в сторону двухярусных нар, где должен был быть Коба. Он искал его, вглядываясь сквозь частокол ног, рук и голов, висевших со второго яруса. Но его там не было. Коба, поглаживая свои пышные усы, стоял в углу камеры и по - кошачьи смотрел в сторону бушующей толпы заключенных. По его глазам было видно, что он доволен таким оборотом событий.
Начальство было сильно встревожено таким убийством. Это был настоящий удар по имиджу данного режимного учреждения, где не могут установить элементарную дисциплину. Разузнав об этом убийстве все досконально, полковник Крылюк лично допрашивал многих очевидцев этого конфликта. Но более конкретно рассказал обо всем заключенный Николай Тарасов. По его словам, перед тем как
Сулейман подошел к Рижанину, он некоторое время стоял рядом с Кобой. Ну, как обычно. И видимо Коба его и послал на "мокруху". Имя Кобы фигурировало только в показаниях Тарасова. Даже Артист, близкий друг Рижанина, умолчал об этом факте, хотя прекрасно видел всю сцену от начала до конца. А Коля Тарасов все рассказал об этом