Паладин
Шрифт:
Но наблюдать за каждым поединком было некогда, и Ричард вновь кинулся в атаку. Опять были схватки — суматошные, неожиданные, стремительные, когда тело действует быстрее, чем придет подсказка разума, когда желание победить становится сильнее страха, а решение приходит само: поймав выпад чужого меча, рука идет по той же дуге удара, уводя оружие в сторону, чтобы уже через миг уловить момент для собственного решающего выпада. Ричард продолжал сражаться, чувствуя, как в его голове, которая, казалось, сейчас лопнет от жары, тяжелыми толчками пульсирует кровь. Он сам был весь в крови своих врагов, его конь почти побурел от крови, но меч короля находил всякого, кто еще
Однако уже стало ясно, что победа под Яффой переходит к крестоносцам. Какое-то время сарацинские эмиры еще пытались руководить сражением, но все чаще из кровавой гущи схватки выносились потерявшие седоков лошади, воины в страхе разбегались, и их невозможно было заставить развернуться и продолжить битву.
— Там сам Мелек Рик! — кричали они, не слушая приказов. — Там сам шайтан! Там только смерть!
Один из эмиров Саладина Дженах ад-Дин потребовал, чтобы султан послал в атаку своих все еще не принявших участие в битве тяжеловооруженных мамлюков, но Саладин отмалчивался. А потом он и вовсе приказал трубить отход.
Ричард услышал этот звук трубы среди грохота сражения. Значит… О, они победили! Это казалось невероятным, учитывая соотношение сил, но сарацины бегут, бегут!.. Их отступление было не просто страстным желанием Львиного Сердца — то, что происходило на самом деле, вызывало у Ричарда ни с чем не сравнимый вкус победы. Она царила в воздухе, сливаясь с радостными воплями одних и паническими, полными отчаяния криками других.
Ричард позволил себе перевести дух и даже почувствовал нечто похожее на сожаление. Вот это была битва! Львиное Сердце только теперь заметил, что весь он утыкан стрелами, словно дикобраз, конь под ним шатается, спотыкаясь на каждом шагу, а кожа на запястьях лопнула от напряжения.
— Поле боя за нами, — произнес глухим голосом сквозь прорези шлема Лестер, находившийся подле короля.
Это отмечали и остальные. Мартин устало опустил руку с мечом, склонился в седле. В его голове по-прежнему царил сумбур, но он уже осознал, что остался жив, да к тому же сумел убить в бою того страшного Абу Хасана, которого так ненавидела и боялась его Джоанна. Но через миг Мартин выпрямился, высмотрел Ричарда Английского и больше не в силах был отвести от него восхищенного взора.
Утыканный стрелами, окровавленный, облитый лучами заходящего солнца, будто сам пылающий алым огнем, король казался сверкающим воителем из легенды, который сражался так, как не сражался даже сам герой Роланд в старинных сказаниях. Его воины возбужденно кричали и потрясали оружием, на башнях Яффы размахивали флагами, гудели трубы, перекрывая этим торжествующим звуком отдаленный гул труб отходившего войска султана.
Король поднял руку с мечом, приветствуя ликующих крестоносцев. Ему хотелось сказать им несколько благодарственных слов, но в горле пересохло от пыли, и он просто ехал, стараясь держаться прямо и не показать, какая чудовищная усталость вдруг навалилась на его плечи.
Но все же он сумел собраться, когда конь под ним вдруг зашатался и стал медленно валиться на бок. Ричард успел вынуть ноги из стремян и соскочить на землю, прежде чем к нему подбежали пытавшиеся поддержать его воины. И пошел прямо и гордо через расступавшихся перед ним бойцов, похлопывая их по плечам, позволяя кому-то расстегнуть и снять с себя шлем, и наконец-то вздохнул полной грудью веявший с моря воздух, пронизанный ясным закатным светом.
— Это ли не чудо Господне! — воскликнул кто-то рядом, и Ричард не сразу сообразил, что это поспешивший к нему из Яффы патриарх Рауль.
Сказал
Неожиданно король увидел в стороне этого странного и отважного пройдоху Мартина, который то раздражал Ричарда, то вызывал восхищение. Сейчас этот парень не толпился среди тех, кто спешил поздравить Львиное Сердце с великой, почти невероятной победой, а остался позади и сидел, склонившись над саврасым конем, который в этом бою так славно помог сражаться королю.
Ричард задержал на Мартине взгляд, в котором сквозило недоумение. Но потом он отстранился от патриарха, обошел пытавшегося обнять его Лестера и вернулся к павшей лошади и сидевшему подле нее Мартину. Тот заметил подошедшего короля, только когда на него упала тень. Он поднял голову, и Ричард увидел на его запыленных щеках потеки слез.
— Ты так убиваешься за этой лошадью? — удивился Ричард. Но, поразмыслив, слегка кивнул, словно соглашаясь с какой-то своей мыслью. — Что ж, этот жеребец заслуживает быть оплаканным. Хороший был конь. Можно сказать, отменный.
— У него была смешная кличка — Персик, — тихо отозвался Мартин, проводя рукой по длинной голове павшего коня. — И я сам некогда выездил его. Однако я горд, что сегодня он помог сражаться самому великому воину, какого только знала Святая земля.
Он тяжело поднялся, все еще с сожалением глядя на мертвого саврасого. Ричард же хотел спросить, как Мартин додумался организовать бесперебойную стрельбу арбалетчиков, но решил, что они обсудят это позже. Да и не могли они сейчас разговаривать — их снова окружили. Граф Лестер уже умудрился где-то добыть вина и протягивал королю полный кубок; рядом был и кто-то из тамплиеров, сокрушавшийся не о какой-то павшей лошади, а об умершем от раны маршале Юге де Мортэне. Сквозь толпу к королю пробился Амори де Лузиньян, из города спешили следившие за боем горожане, как христиане, так и остававшиеся с ними мусульмане. Ричард бы не удивился, если бы и его кузина сюда примчалась, дабы узнать, жив ли ее красавчик Мартин. И наверное, в кои-то веки расположение Джоанны к этому парню не вызвало бы гнев ее царственного родича.
Король вновь повернулся к Мартину, отстраняя собравшихся.
— Эй, ты, подойди сюда. Я думаю, мне не следует потом говорить, что своей удачей в бою при Яффе я обязан лошади простого воина. Так что опустись на колено.
Лезвие меча короля было алым от крови, и, когда он положил его плашмя на плечо коленопреклоненного Мартина, на стальных пластинах наплечника тоже остался кровавый след. Но так и бывает, когда отличившегося воина посвящают в рыцари на поле боя.
— Ты храбро и умело сражался сегодня, Мартин сын Хокона. Будь же всегда так храбр, сражайся за Христа и короля. А теперь поднимись, рыцарь. И постарайся больше не забывать то высокое звание, какое ты получил, и служи с честью.
— О, мой король…
У Мартина не хватало слов, он глубоко дышал, его голубые глаза лучились необыкновенным светом. Он испытывал невероятную гордость и ошеломляющую надежду, а еще чувство огромной любви к этому великому воину, прославленному королю, отринувшему его прошлое и посчитавшему его достойным влиться в ряды христианского рыцарства. Это такая честь — быть посвященным в рыцари самим Ричардом Львиное Сердце!..
Тут кто-то из рыцарей Храма сказал, что и они надеялись посвятить Мартина в рыцари своего братства.