Палитра его пороков
Шрифт:
Взгляд падает на койку, где лежит белый меховой кролик. Его не разрешили взять в реанимацию, но все время, что Элька валялась с температурой, она прижимала его к себе, как самое дорогое сокровище.
А спустя полчаса прижимаю я, сидя на пассажирском сидении машины Сергея. Снова.
Глава седьмая
Кажется, периодами я отключаюсь, потому что совершенно не разбираю дороги. Сначала мы едем по знакомым кварталам моего района, потом оп – и уже в центре. А потом вдруг на кольцевой дороге, огибающей городской сосновый бор. Возле него
Машину Сереброва без слов пропускают на территорию центра, и мы едем на закрытую подземную стоянку. Я собираюсь выйти из машины, но меня останавливает его голос:
– Погоди. Открой бардачок.
Он что-то набирает в телефоне и не смотрит на меня. Я с трудом – пальцы плохо слушаются – открываю ящик.
– Аптечку возьми. Найди таблетки, называются "Спазмалгон", выпей одну. Вода там же.
– Что это?
– От головной боли. Пей. Пока не выпьешь, говорить с тобой не буду.
Черт, голова действительно адски болит. Я быстро разгрызаю горькую таблетку, запиваю водой и понимаю, что уже давно не пила и не ела. Желудок отзывается жалобной слабой болью.
– Идем.
Я почти бегу за ним, потому что успевать за широкими шагами нереально. Мне хочется спросить, где Эля, что будет дальше, а еще жутко страшно ждать момент, когда он потребует оплату за помощь. Но я понимаю, что вопросы его лишь разозлят, и молчу. Сжимаю кролика и упрямо иду следом.
Лифт поднимает нас на самый верхний, пятый, этаж центра. Он совсем не напоминает больницу: светлый, но не пугающе белый. Всюду растения в горшках, идеальная чистота, на стенах постеры. Серебров уверенно идет в самый конец, открывает передо мной дверь и подталкивает внутрь. Это обычная приемная: здесь есть диван, стол секретаря, компьютер, шкафы и какие-то дипломы и грамоты на стенах. Из приемной еще одна дверь ведет в смежную комнату с табличкой "Карташов Н.И., заведующий детским отделением".
– Голова прошла? – отрывисто интересуется Сергей.
Я неуверенно киваю. Стало и впрямь легче, но последствия адской недели не заглушить одной таблеткой.
– Тогда слушай внимательно и запоминай. Сейчас придет врач. Будет тебя расспрашивать о девочке и болезни. Говори ему все честно и быстро, поняла? Карточка из больницы вот.
Он протягивает карту, я даже не спрашиваю, как ее достал.
– Они задавали вопросы, – вдруг вызывается у меня. – Чем болела. На что аллергия. А я же не мать! Я понятия не имею, а ее карточка в поликлинике, и мне не дали, сказали нести свидетельство, а потом…
– Номер поликлиники? – перебивает он меня.
– Пятая.
– Привезут. Все, что знаешь – расскажешь. Это не пыточная и не допросная, Кисточка, он лучший врач в городе. И у него нет лимитов по финансированию. Это все, что тебе нужно знать и достаточно, чтобы ты успокоилась. После разговора выйдешь отсюда и увидишь Рому. Это водитель. Отныне ты ездишь с ним. Рома будет ждать тебя в холле, пока ты видишься с ребенком. Дальше ребенка обследуют, а ты с Ромой едешь к себе домой и забираешь нужные вещи, художественную свою хрень. И едете ко мне. Там я объясню, чего и как именно от тебя хочу в обмен на эту маленькую помощь, поняла?
Я поспешно киваю. В голове миллион вопросов,
– Доброй ночи, Евгения Михайловна, пойдемте в кабинет, вашу девочку скоро привезут, мне надо посмотреть историю болезни и задать вам пару вопросов.
Он пожимает руку Сереброву, и тот уходит, на меня даже не взглянув.
И пусть. Следующий час я все свое внимание и все силы посвящаю тому, чтобы рассказать врачу все, вложить в него надежду, что Элине помогут.
Мы заходим в кабинет врача, меня сажают в кресло за столом и даже заботливо делают чашку ароматного чая.
– С чабрецом. Хорошая вещь, иммунитету полезно.
– Спасибо.
Даже просто горячий чай рождает внутри блаженство.
– Что ж, Евгения Михайловна, рассказывайте, что случилось. Когда девочка заболела, какие были симптомы, как менялись, что было в больнице и чем лечили. В общем – все, что знаете.
Он листает историю болезни, которую Серебров забрал из больницы, а я говорю все, что удается вспомнить. Как у Эли поднялась температура, как я пыталась ее сбить, как педиатр выписала нам какую-то ерунду от ОРВИ, которая помогала, разве что, моим нервам, и то слабо. Как увидев на градуснике "39,8" я вызвала скорую и мы уехали в инфекционную больницу.
Мы разговариваем долго, обсуждаем все "от и до", и я постепенно успокаиваюсь. Если Серебров – владелец этой клиники и просил за нас, то врачи сделают все. А судя по допросу, конкретно этот врач собаку съел на лечении детей.
– Хорошо, – он откладывает в сторону карту и смотрит в смартфон, – девочку скоро привезут, я ее осмотрю. Переделаем рентген, все анализы, я не доверяю чужим лабораториям, плюс проведем еще пару специфичных тестов. Подпишите, пожалуйста, как опекун согласие. И не пугайтесь страшным словам в нем, это исключительно моя перестраховка. Если есть финансовая возможность, надо обследовать ребенка полностью.
Я беру предложенный листок и быстро подписываю. Глаз успевает зацепиться за слово "онкомаркеры", и я быстро возвращаю врачу согласие. Не хочу читать. Не хочу мучиться до результатов.
– А когда… когда все будет известно?
– Ну, – он смотрит на часы, – думаю, все основные анализы к обеду. А сложные через пару дней. Но вы не волнуйтесь, коллеги отзвонились, девочка в тяжелом, но стабильном состоянии. Судороги не повторялись, температуру чуть-чуть сбили. Подержим ее у нас под круглосуточным контролем.
– А я могу с ней остаться?
Я не смогу сидеть в квартире Сергея и мучиться ожиданием. Даже если он потребует немедленно прыгнуть к нему в постель, не смогу, пока не услышу, что Элина в порядке.
– В реанимации, разумеется, нет. Там все очень строго, но сможете пару раз ее навестить и смотреть в окошко. Потом, в общей палате, безусловно потребуется мамочка, спальное место там есть. Только Евгения Михайловна, пожалуйста, не забывайте о себе. Ребенок у вас еще олимпиаду какую-нибудь выиграет, а вот ваши нервные клетки не восстановятся. Поэтому хорошо спите, питайтесь и настраивайте Элину на выздоровление. Я уже сейчас по вам вижу, сколько вы не ели и не спали, прозрачная, как привидение.