Палм-бич

Бут Пат

Я с удовольствием подарю ее тебе, Мэри Эллен.

– Что?

– Шуба твоя. Я бы хотела, чтобы она осталась у тебя. В качестве подарка.

Мэри Эллен подумала, не сыграло ли воображение каким-то причудливым образом с ней дурную шутку. Наверное, миссис Стэнсфилд оскорбляет ее, орет, чтобы она сняла шубку, а в ее воспаленном мозгу все перевернулось, и желаемое выдается за действительное?

– Вы хотите сказать, что она – моя? Вы хотите, чтобы она принадлежала мне, чтобы я забрала ее?

Кэролайн Стэнсфилд мило улыбнулась. Действительно, очень хорошая девушка. Совсем не испорченная, Свежая, полная жизни – и очень, очень красивая. Легко понять, почему ее супругу не удалось удержаться.

Кэролайн часто не могла уразуметь, что он находил в некоторых других, однако Мэри Эллен, без сомнения, обладала уникальной притягательностью. Как жестока жизнь. Причем порой жестока без всякой необходимости. Ну почему Фред не мог зашторить окна, как это делают другие респектабельные мужья, обманывающие жен? Он, право, поступил весьма неосмотрительно, особенно учитывая то, что именно ей приходится наводить порядок и собирать осколки. Как ни странно, Кэролайн было жаль очаровательную маленькую горничную. Она была истинным сокровищем. Одежда содержалась в прекрасном состоянии, чемоданы укладывались безукоризненно, все всегда лежало на своем месте. Теперь конечно, ей придется отказать от места. Вопрос только – как.

Но действовать надо осторожно. На свете по-настоящему важно лишь одно – доброе имя Стэнсфилдов. Его необходимо сохранить любой ценой. Эта девушка живет в Уэст-Палм-Бич, а Уэст-Палм находится всего лишь за мостом через окно. Нельзя, чтобы она поносила Стэнсфилдов. Ни в коем случае. Не то чтобы Кэролайн хотя бы на секунду допустила мысль, что Мэри Эллен на это способна. Она слишком добропорядочна.

В уголках глаз Мэри Эллен навернулись крупные слезы облегчения и радости. Ее не только не отругали, а еще и вручили подарок несравненной красоты, вещь, о которой она не могла мечтать даже в самых пылких фантазиях. Она излучала потоки невинной любви к источнику своего счастья. Мысли проносились в мозгу, пока губы подыскивали подходящие слова благодарности.

Однако, подняв руку, Кэролайн Стэнсфилд прервала бессвязную речь прежде, чем та зазвучала.

– А теперь, Мэри Эллен, я бы хотела обсудить с тобой один вопрос, – сказала она.

* * *

– Наш замечательный сосед как будто намерен потягаться с Никсоном. Согласно опросу Гэллопа, они идут голова к голове.

Сенатор сидел во главе длинного обеденного стола из красного дерева, отполированного до ослепительного блеска, а перед ним была раскрыта «Уолл-стрит джорнэл». В семье Стэнсфилдов только одному сенатору было позволено читать ежедневные газеты за завтраком, и это давало ему значительные преимущества перед остальными. Как обычно, сенатор на полную катушку использовал свою привилегию.

Дети Стэнсфилдов откровенно застонали.

Мизнеровская вилла Кеннеди на бульваре Норт-Оушн была возведена двумя годами позже виллы Стэнсфилдов, и с газона перед их домом виднелся уродливый мол массивной дамбы Кеннеди, воинственно выдававшейся в океан на пляже Норт-Энда.

– Мне кажется, Кеннеди может победить. Бобби, занимавший по традиции, на правах старшего сына, место справа от отца, подлил масла в огонь. В подобных случаях «верным» считалось только мнение сенатора Стэнсфилда.

– Вздор, Бобби. Это показывает, как мало ты знаешь. Никсон его уроет. За Кеннеди проголосует Массачусетс, Мэн, Нью-Йорк – восточные либеральные штаты. Никсон, завоюет Юг, Запад и Средний Запад.

Безо всякой борьбы.

– Что ж, я, определенно, надеюсь на это, – промолвила Кэролайн Стэнсфилд со своего конца стола. – Было бы весьма неудобно, с точки зрения дорожного движения, жить на одной улице с президентом. И так здесь достаточно туристов с материка.

Супруг поддержал ее бурчанием.

– Да уж, агенты из Секретной службы начнут шарить по пляжу и во все совать свой нос, – мрачно добавил

он.

На секундочку он позволил себе помечтать. Двадцать лет назад у него был шанс стать президентом, однако блестящая возможность ускользнула. Боже, как он хотел этого, власти и славы, и всех тех атрибутов, которые сопровождают пребывание на высшей должности, включая агентов Секретной службы. Его вновь охватил оптимизм.

– Этого не случится. Не может случиться. Кэролайн выразила свое несогласие с ним вполне решительным тоном.

– Не уверена, что ты абсолютно прав, дорогой. Знаешь, я видела Джека Кеннеди и его жену у Грина в прошлое воскресенье. Они ходят туда после церкви на Сент-Эдвард. Она, безусловно, прелестна и обладает безукоризненным вкусом. А он, право, очень привлекателен. Боюсь, бедняга Никсон по сравнению с ним будет выглядеть, как мелкий агент по продаже недвижимости – или кто-нибудь еще похуже. По-моему, сейчас очень важен внешний вид. Особенно из-за этого телевидения. Ты сам всегда говорил об этом, милый.

Фред Стэнсфилд опустил чашку на сияющий стол несколько энергичней, чем было необходимо. И жена, и сын за столом во время завтрака вступили с ним в открытое противоборство в той сфере, где он считался признанным экспертом. Хуже того, они полагают, что один из Кеннеди скоро попадет в Белый дом.

Для стороннего наблюдателя Стэнсфилды и Кеннеди, казалось, имели много общего. Обе семьи были богаты, жили по соседству в Палм-Бич четверть века, а теперь имели представителей в самом эксклюзивном клубе Америки – в сенате Соединенных Штатов.

Однако на этом сходство заканчивалось. Фред Стэнсфилд был воплощением их различия. От серебряных патрицианских седин, уложенных «Брилкримом», до безупречно начищенных коричневых свободных мокасин с кисточками, которые, разумеется, носились без носков, сенатор был истинным представителем старого Палм-Бич. Потертый зеленый блейзер члена клуба «Эверглейдс», темный роскошный загар и кремовая льняная рубашка лишь подтверждали его аристократическое положение.

С его точки зрения, Кеннеди были наглыми выскочками, столь же почтенными, как, скажем, Ол Опри. И что еще хуже, это были демократы с Севера, которые осмеливались жить, по крайней мере часть года, на Юге, в стане убежденных республиканцев. Для Стэнсфилдов Кеннеди были классовыми врагами, либеральными позерами, которые продались жутким этническим меньшинствам, авантюристами, которые отвернулись от своих, чтобы прийти к власти. Ладно, пусть ему самому приходится иногда заигрывать с черными и еврейскими избирателями, однако он не позволил бы ни тем, ни другим переступить его порог. А потом, все эти католические дела. Колокольчики да ладанки. Папство. В настоящем высшем обществе Палм-Бич одно лишь это равносильно смертному приговору. В этом городе настоящие американцы – белые, англосаксы, протестанты – не давали спуску, и Кеннеди подвергались полному остракизму. Во всем этом деле раздражало лишь то, что, поскольку клуб «Эверглейдс» отказал в приеме старому Джо Кеннеди, семья Кеннеди совсем вышла из игры и отказывалась проявлять хоть малейшее желание участвовать в мероприятиях общества, которое так хотело оттолкнуть их.

Трое дочерей Стэнсфилда, почуяв начало многообещающего семейного спора, как всегда, встали на сторону своего харизматического отца. Обычно эта команда побеждала, по крайней мере в политических вопросах. В разговор вмешалась Банни Стэнсфилд, девятнадцатилетняя студентка подготовительного юридического колледжа.

– Избиратели ни за что не предпочтут католика вице-президенту Эйзенхауэра. Кстати, нам он не кажется таким уж привлекательным. Нам кажется, что он зануда. Банни Стэнсфилд обычно говорила от имени остальных девочек, и все трое всегда предпочитали голосовать блоком.