Пальмы, солнце, алый снег
Шрифт:
Только и оставалось – искать себе богатого покровителя, как Ленка из их поселка, которая с пятидесятилетним азером живет. Или стать торгашкой.
Ярослава выбрала путь торгашки – самый тернистый, но хотя бы минимально благородный.
Начальный капитал формировала ночами, на стихийном рынке подле одной из станций метро. Работа немудреная, но дико нервная. Днем, пока открыты магазины (с ума сойти, но о ночных торговых точках в те времена никто даже не слышал!), закупаешь минимальный продуктовый набор: хлеб, пиво, спички, воблу, сливочное масло. А ночью выкладываешь весь ассортимент на перевернутый
Но все же за комнату с эркером с грехом пополам платить удавалось. (Спасибо бабе Вале, хозяйке, что в положение вошла. Снизила квартплату – в обмен на мытье посуды и прочие услуги по хозяйству.) Иногда удавалось обедать. И даже слегка откладывать. Только мерзла Ярослава у своего ящика чрезвычайно. Вроде и не Сибирь, а такие в этом городе на семи холмах ветра… Или то из метро, из вентиляционной шахты, дует?..
Так в итоге намерзлась, что под свое совершеннолетие, золотые восемнадцать, слегла. И пришлось праздник встречать в больнице.
Ярослава б сама в нее сроду не поехала, да баба Валя отправила. Забоялась, что постоялица все кашляет и кашляет – вдруг, времена теперь лихие, туберкулез?! И когда у жилички подскочила температура, вызвала «Скорую». А доктор с фельдшерицей – заботливые, блин! – в больничку и упекли – даже на то, что прописки нет, не посмотрели. С пневмонией, сказали, шутки плохи.
«Но вы не переживайте, девушка. В больницах у нас сейчас, конечно, небогато, но вас надолго не задержат. Недели три максимум».
Небогато?! Да Ярослава в этой больнице так отдыхала! Не нужно ни утром по магазинам мотаться, тяжеленные сумки таскать, ни ночью у метро мерзнуть. Своя кровать, с почти чистым бельем – спи сколько хочешь, и питание три раза в день, а в полдник кефир дают. Еще и соседки по палате, сплошь бабки, так и норовят подкормить – им-то, москвичкам, родственники постоянно всякие апельсины-разносолы таскают…
Ну, и главное. В больнице она наконец встретила ЕГО.
Его звали Димой, и лет он прожил побольше, чем она, целых двадцать два. И жил в Москве, и учился в медицинском институте, и проходил в их больнице практику по лечебному делу. И был самым лучшим человеком на всей планете! (Или, как теперь понимала Ярослава, ей просто сравнивать не с кем было? К ней-то, торговке, кто обычно клеился? Те же любера, да алкаши, да менты…) А у Димы такое чистое, с высоким лбом, одухотворенное лицо. Такие нежные и одновременно твердые руки. А голос, какой у него голос: «Ты моя Белоснежечка, ты моя звездочка…» Да Ярослава столько ласковых слов в жизни не слышала!
И, конечно, она отдала Диме все.
Впрочем, владела Ярослава немногим. Вручила студенту-медику свою любовь. И свою, как говаривала мама, девичью честь. Ах, эти освещенные синими лампами пустые операционные… Ах, эти больничные закутки… Как ей там было сладко! Настолько сладко, что она ничего (какой же дурой тогда была!) не просила взамен.
Вот и уходила из больницы через три, как и обещали врачи на «Скорой», недели – с вылеченной пневмонией и с разбитым
Ярослава тогда не поверила, что он этой фразой ее просто послал. И – где только гордость была! – стала насаждать ему. Караулила Диму под воротами больницы. Выклянчила у медсестер его телефон, звонила домой и дышала в трубку. Даже в медицинский институт к нему приезжала…
Работать стало некогда, и кашель опять вернулся, и баба Валя смотрела строго, и сбережения иссякали… А результат получился таким: утомленный Дима просто приказал ей отвалить . На все четыре стороны. А мудрая баба Валя, когда Ярослава рыдала в своей комнате с эркером, сказала, что она в таком исходе их романа и не сомневалась. И озабоченно поинтересовалась:
– Ты не беременная хоть?
– Нет, – поспешно буркнула Ярослава.
– А то смотри, – припугнула бабуля, – забрюхатишь – мигом прочь с квартиры пойдешь.
А Ярослава – менструаций у нее не было уже два месяца – безнадежно думала: «Может, попросить у Димочки, чтобы помог? Он ведь врач, у него связи…»
Но потом вспомнила любимый фильм, как Алентова у своего Рудика помощи просила, – и поняла: Дима опять ее просто выгонит. Скажет: «А я-то здесь при чем? Сама залетела – сама и крутись как знаешь».
А ведь ей всего восемнадцать, и у нее ни денег, ни прописки, ни родных…
…Как после такого, как говорится, начала жизни на весь свет не озлобиться? И как не злиться на успешную и сытенькую беременную Аленку? Ведь она чуть постарше, чем была тогда сама Ярослава, а уже и обручальное кольцо с брюликами, и дорогущие СПА-процедуры без разбору, и номер люкс в роскошном отеле. А ведь явно не умней. И не талантливей. И характер дрянной…
Но только вот парадокс: Ярославе-то обычно уничтожить человека куда проще, чем пожалеть. А с этой Аленой какая-то мистика. Ну, не пришла она к завтраку – так вроде возьми и выкинь ее из головы. Тебе-то что до нее? А все равно волнуешься. Вдруг – вчера-то день нервный был – ночью случилось чего? Кровотечение или, не дай бог, преждевременные роды? Вдруг ее в больницу увезли?..
…И когда Алена не появилась и к обеду, Ярослава решила: она должна навестить свою несносную шапочную подружку.
Она быстро, без аппетита, поклевала еду и решительной походкой направилась в Аленин номер.
Алена, молодой специалист, 216-й день
Тук-тук… тук-тук…
Сначала вежливо.
Тук-туру-тук. Тум-тум.
Стала терять терпение. И, наконец:
Бам-с! Блюм! Бу-бух!
Да что за идиотский отель! Сначала едва не угробили, а теперь так навязчиво ломятся! Ну ясно же: раз не открывают, значит, посетителей здесь не ждут!
Я лежала в постели и психовала.
Беда заключалась в том, что, несмотря на пережитое, находиться в горизонтальном положении мне решительно не хотелось. Наоборот, так и тянуло вскочить. Нацепить на лицо суровую маску. И немедленно отправиться разбираться. В службу охраны. К директору. Или даже просто сесть в машину и рвануть в ближайший городишко, в милицию. Писать заявление. Не спускать же с рук, что какая-то тварь берет напрокат снегоход и устраивает на нем охоту – и нет бы за мужиком каким, а за беспомощной беременной женщиной!