Палома
Шрифт:
Через всю комнату тянулись два стола. С каждой стороны десятки рабочих. Справа местные женщины – высокие шиньоны и светлые блузы, – работавшие на швейных машинках. Слева ласточки – косы и черные платья – с иглами в руках. В общем гаме переплетались баскский, испанский и французский языки.
Кармен подошла к мужчине, который наблюдал за работницами, скрестив руки. Маленький, круглолицый, с жирной кожей, он был одет в рубашку на пуговицах, обтягивавшую выпирающий живот, на голове был черный берет. Санчо Панса, толстый
– Здравствуйте, месье, – сказала Кармен с невероятным почтением в голосе. Я и не подозревала, что она способна на такое. – Это Роза да Фаго. Где ей можно устроиться?
Санчо, нахмурившись, уставился на меня.
– Почему ты явилась только сейчас? Ты сестра той девчонки, что погибла в горах?
Ком в горле не дал мне ответить. Он рассматривал меня своими темными глазами, поглаживая усы.
– Лет-то тебе сколько?
– Восемнадцать, – ответила Кармен, не дожидаясь, пока я снова обрету голос.
Молчание. Бригадир не был дураком. Он колебался. На фабрике работали сотни женщин, но их все равно не хватало. В этом году нужно будет произвести двести пятьдесят тысяч пар эспадрилий. А в то самое утро он как раз получил большой заказ с шахты на севере Франции. Там рабочие изнашивали по паре в неделю.
Он снова окинул меня взглядом. Бледная и тщедушная, я походила на олененка. Что я собиралась производить этими крошечными ручками?
– Покажи ей, что к чему, и поглядим, что у нее получится, – пробурчал он в конце концов.
Кармен взяла дюжину подошв и села на свое место. Позади нее громоздились огромные рулоны полотна. Казалось, что девушки вот-вот утонут в море ткани.
Испанкам платили сдельно. Восемь су за упаковку из пяти дюжин эспадрилий. Нельзя было терять ни минуты.
8
– Вот это подошва, – объяснила мне Кармен, беря в руки джутовую плетенку. – Их делают в другой части фабрики. Мы здесь добавляем верх из парусины. Верхняя часть называется союзка.
Быстрая речь, отточенные движения. Я сосредоточенно пыталась все запомнить. Особенно названия. Хоть я и знала язык, эти термины были для меня новыми. Плетенка. Парусина. Союзка.
– Полотно выдает один из работников, – указала она на узкие полоски ткани. – Все отсортировано по размерам. Смотри, не перепутай!
Я сглотнула. Гул давил на меня, я боялась ее подвести, я уже не была уверена, что мне вообще следует быть здесь. С другого конца комнаты за нами наблюдал Санчо.
– Ты будешь сборщицей, как я.
Она взяла специальную плашку, похожую на толстую перчатку, прикрывающую ладонь, и большую иглу.
– А другие? – спросила я, не сводя глаз с черных блестящих чудовищ, издающих адский шум.
– Сшивальщицы.
Мне дали самую тяжелую работу. Ту, что оставляли для испанок.
– Начинаешь сбоку. Работаешь маленькими плотными стежками. Двигаешься к носку, делаешь складку, укрепляешь, затем переходишь к пятке. Носок и пятка.
В ее ловких руках ткань обернулась вокруг подошвы и прикрепилась к джуту. Подошва превратилась в обувь.
– Носок и пятка, – повторила она.
Я в восхищении наблюдала за ней. Ее руки порхали вокруг плетенки. Их движения завораживали. Кармен указала на пару подошв.
– Теперь ты.
Уже?
– Я не…
Кармен бросила на меня взгляд, не допускающий возражений. Затем снова погрузилась в работу.
Как мне справиться с этим? Как выдержать ритм? Я даже пуговицы пришить не могла! В деревне всем занимались Альма и Абуэла. Я рассчитывала на помощь сестры, на ее терпеливые объяснения, на взрывы смеха и поддержку. И еще Санчо Панса, он не спускал с нас глаз! Что будет, если я ошибусь? Меня отправят обратно в Испанию, совсем одну?
Я искала глазами дверь. Горы тканей тут и там, везде. Обрывы, ущелья. Кружащиеся орлы. Скала. Снег. Порыв ветра.
Крик падающей Альмы.
Я задыхалась.
Кармен схватила меня за руку и силой усадила на стул. Пристально посмотрела мне в глаза.
– Я за тебя отвечаю. Держи себя в руках и не создавай проблем.
9
Прозвучал удар колокола. Одна за другой машины остановились. Вокруг расстилалось море ткани. Едва сдерживая крик боли, я распрямила свое зажатое между столом и скамейкой тело. Больная нога затекла. После нескольких часов неподвижности я едва могла ею шевельнуть. Я захромала, спеша присоединиться к потоку темноволосых работниц, который устремился к выходу.
За день мне удалось сшить пять пар. Из них только три годились на продажу. Мне казалось, меня избили колотушкой, которой Абуэла отбивает простыни при стирке.
В одно мгновение главную улицу заполонили толпы рабочих, хлынувших на тротуары. Кармен решительным шагом направилась к булочной. Я едва поспевала за ней.
– Пошевеливайся, не то придется часами в очереди стоять!
Внутри были разложены золотистые багеты, хрустящая выпечка, воздушные пирожные, увенчанные облачками крема. Восхитительно.
– Один хлеб, – попросила Кармен. – На линейку.
Булочница протянула ей огромный четырехкилограммовый каравай. Затем сделала ножом насечку на деревянной линейке. Кармен расплатится в воскресенье, после получки.
Какой-то мальчуган, спрятавшись за юбку матери, стал показывать на меня пальцем. Потом он схватил ленту, вплетенную в мою косу, и дернул. Я вскипела.
– Hijo de… Сукин сы…
– Оставь его! – Кармен прервала цветистый поток брани на испанском, готовый сорваться с моих губ. Может, я и была юной девушкой, но мой запас ругательств заставил бы покраснеть любого священника.