Память Древних
Шрифт:
Тот случай сделал Айонаса легендой среди мужчин, и посмешищем — Альфстанну. Толгимм как-то раз подкараулил Диенара на разговор. Соглядатаи Хеледд тут же навострились: о чем это они? Надо подслушать и донести! Но подслушивать практически не пришлось: Толгримм кинулся в драку. Оттащили его с трудом.
На сей раз, явившись в зал собрания, Айонас выглядел отдохнувшим во всех смыслах и вполне целым. Он как обычно принял участие в разговорах о планах парталанских вторженцев. Пустых и никчемных разговорах, не подразумевающих за собой никакого действия, пока трон под Молдвиннами не станет достаточно тверд, а власть — неоспорима. Когда порожние беседы иссякли, и собрание стало расходиться, Айонас поднял тему договора с Брайсом —
— Вы обдумали мое предложение?
Хеледд сразу же вспыхнула.
— Да как вы смеете?! Снова?!
По её лицу, красному, словно пятно крови на рубахе раненого, всем присутствующим командирам стало ясно, что предложение Диенара было весьма откровенным и касалось королевы напрямую.
— Еще нет, — ответил Брайс.
— Поторопитесь, пока я тут. В конце концов, я мог бы жениться на вас, моя королева, по доверенности — за моего сына. И при этом вы бы не опасались, что я впихну вам в мужья самого себя. Ведь я, как бы сказать, — он сально улыбнулся, довольный собой, — уже женат.
Собрание прыснуло. Даже Брайс усмехнулся: в их известной ситуации рассуждения Айонаса о собственном браке выглядели натуральным издевательством над Стабальт.
На ужин в тот день Альфстанна не явилась. Брайс, щедрый от выпитого и от веселья, учиненного ранее Диенаром, сказал, что сегодня тот может развлечься с кем угодно и где угодно — в том числе вне замка. «А то Хеледд косо смотрит», сказал Брайс, когда он, Айонас, «справляет нужду средь бела дня в коридорах дворца». Это подрывает моральный дух во дворце.
— Если бы мораль её величества была поинтересней, — не сдержался Айонас от шутки, — быть может, она бы уже понесла? О, может, Драммонд просто не знал, что надо делать?! — вдруг не к месту озадачился август.
Брайсу, несмотря на резкость мужчины, подобное предположение грело душу: еще бы! Драммонд точно не знал, что делать: вместо того, чтобы зачать наследника, все никак не мог наиграться в легенды о смотрителях Пустоты и жил в каких-то романтических фантазиях.
Откровенность, которую внесло появление в замке Айонаса, доводило Хеледд до белого каления. А готовность, с которой его мужицкие шуточки поддерживали остальные стратии, включая отца, делали из Диенара врага почти столь же лютого, как Альфстанна. Пусть Брайс обещает этому ублюдку, что хочет! Она, Хеледд, с ним еще поквитается!
Айонас воспользовался предложением Брайса. Под охраной он покинул недружелюбные стены дворца и расположился в борделе на несколько часов. Написал несколько писем, передал денег, велел шлюхам найти в городе, кого нужно — для связи с людьми, способными помочь ему в планах. А уже потом, закончив с делами, оприходовал двух местных девок. Так сказать, впрок.
Когда глубокой ночью август выглянул из комнаты, понял, что стражники, отосланные с ним в качестве надзирателей, сами пустились в разврат. Ждать их Диенар не стал, звать тоже. Производя много шума, Айонас поплелся во дворец в одиночестве. Было поздно, и он делал все, чтобы каждый встречный человек, будь то мужчина или женщина, мог свидетельствовать, что «дебошир-август» шел, «едва держась на ногах», от борделя прямиком в крепость короля. Нет, никуда не сворачивая. Да, один.
Добравшись до покоев, Айонас замер у двери. Ему было жаль, что в результате его поведения и его расчета страдала молодая августа. Сегодня Стабальт даже не пришла к ужину — видно, измотанная сплетнями вслух и неприкрытыми насмешками. Но извиняться Диенар не планировал. Он не жрец, связанный обетом безбрачия, зато он — в самом деле август. Он делал, что хотел или считал правильным.
Приготовившись к взбучке, которую наверняка задаст Альфстанна, Айонас толкнул дверь в спальню. Даже усмехнулся: в самом деле, сейчас отхватит семейную сцену, как если бы их брак был взаправду. Но Альфстанна даже не дрогнула на звук открывшейся двери. «Обиделась!» — решил Айонас, подходя ближе. Сейчас будет дуться, чтобы он извинялся и уговаривал. Диенар почувствовал бабочек в животе — было что-то такое особенное в предвкушении таких вот обыденных моментов. Затертых до дыр, когда годами находишься в семье — и остро необходимых, когда уже много лет один.
Айонас подошёл к Альфстанне, присел на кровать. Дотронулся до женского плеча.
— Альфстанна.
— М-м, — недовольно буркнула та… сквозь сон.
Диенар не поверил себе, осторожно потрогал Стабальт за плечо еще раз, но она, хмурясь и причмокивая, отмахнулась от мужской руки.
Спала.
Спала! По-настоящему!
Айонас отодвинулся и погрустнел. Она не ждала его. Не осуждала его. Не оправдывала. Ей не было до Айонаса дела.
Мужчина перевел дыхание: ладно, а на что он надеялся? Что будет как у родных? Что Альфстанна в самом деле будет беспокоиться за него, а не за успех его действий? Стабальт принимает его, Диенара, умысел без вопросов и не ввязывается в оный. И в ответ не пускает августа в свою жизнь. От этой мысли Айонас почувствовал на языке горький вкус сожаления. Он бы хотел, чтобы их жизни спело воедино что-нибудь посерьезнее заговора. Не из-за вина в крови, но оттого, что в отличие от той же Хеледд и тем более прочих баб Альфстанна не закатывала сцен. Она не сказала ему: «Я не просила вас о помощи!» или «Я бы справилась и сама!», когда он по прибытии действительно спас её от издевательств королевы. Она не говорила ему о своей пресловутой чести, которую он, не скрываясь, порочит похождениями. Не угрожала расправами со стороны отца — как делают все знатные женщины, не способные решить проблемы самостоятельно. Она позволяла ему делать, что Диенар считал правильным и необходимым, и относилась к нему как к союзнику уважительно, даже несмотря на тонкое влечение, которое Айонас, нет-нет, замечал в глазах Стабальт. Такое отношение одновременно восхищало и печалило.
Айонас немного отодвинулся, встал с постели и разделся. Снова сел рядом. Еще почти час он смотрел на девчонку и только потом сполз на подушку и заснул.
Корд — гном с черным от татуировок лицом и черными пышными косами — наскоро пересчитал по головам сгрудившихся на платформе. Его группа выдвигалась первой. Группа Дагора — следующей.
Они сгрудились в одном из проемов, на платформе, которая оказалась своеобразным началом рельсового пути в необъятную горловину туннеля. Судя по всему, добытое сырье затаскивали на платформу — в торбах или еще как — и передвигали таким путем.
Данан удалось покемарить только в последний час. Поэтому она наблюдала за удалением Корда на невыносимо скрежещущей платформе безо всякого интереса, но с невероятным мучением — скрип железных колес и чуткий слух смотрителя Пустоты заставляли её внутренности съеживаться. Жал держался рядом. Стенн без конца поводил плечами, на одном из которых красовалась тяжелая секира, словно разминая затекшую спину. Борво душераздирающе зевал: усыпленный заклинанием, он проснулся насилу, кое-как, и теперь с трудом держался на ногах. Казалось, он бы свалился вовсе, но мерцавшие узоры вокруг глаз Данан заставляли его хоть немного вскидываться и продирать глаза. Не место для сна.
Смотрительский слух улавливал треск огней — лагерного костра чуть поодаль и нескольких факелов в руках сопровождения. В лагере осталось всего несколько гномов и, судя по их физиономиям, никто не ждал, что отправлявшиеся вглубь вернутся живыми. Может, поэтому они вообще были здесь, возле платформы — чтобы проводить соотечественников в последний путь?
Платформа вернулась, и Дагор велел оставшимся на её поверхности.
Щелчок срабатывания рычага грохнул как сдвиг надгробной плиты. Платформа дрогнула, приходя в движение. У Данан подогнулись колени. Жал, не обращаясь к чародейке, молча подхватил под локоть. То, насколько собранными были даже они с Хольфстенном, напрягало в компании остальных.