Память – это ты
Шрифт:
Думаю, я не понял, что лечу вниз, пока не стукнулся об отвесные скалы, прежде чем приземлиться плашмя на снег. Я упал на крутой склон и неудержимо покатился вниз по косогору; казалось, моему падению не будет конца. Я ударялся обо все, что попадалось на пути. Снег, земля, камни, деревья мелькали вокруг, пока наконец я не врезался ребрами в мощный ствол, разом остановивший мое движение. Я испустил истошный вопль, и на этом все кончилось. Лишь далекий лай собак еще висел в воздухе. Как бы им ни хотелось отведать моего мяса, они не готовы были броситься за мной в пропасть.
Затем все покрылось мраком…
2. Там, где умирает ветер
Я проснулся в снегу. Замерзший и оцепеневший. Когда я попытался пошевелиться, каждый сантиметр тела отозвался болью. Я лежал навзничь, глядя на кручу, с которой сорвался, и не верил своим глазам. Я чудом остался жив, хотя если не убраться поскорее, то ненадолго.
Я пытался сообразить, что мне делать; ледяной ветер хлестал меня по лицу. Начинало темнеть, и я знал, что лежать неподвижно – это верная смерть. Постепенно я оценил свое состояние: переломанное колено, ссадины и ушибы по всему телу, резкая боль в груди и странный присвист при каждом вдохе. Мне оставалось одно – ползти по снегу, как пресмыкающееся.
Не знаю, сколько я прополз, но вскоре пришлось остановиться. Я выбился из сил. Осмотревшись, я заметил расселину в той скале, с которой упал. Со стонами я добрался до нее и обнаружил, что это не просто углубление, а незаметный лаз, возникший под действием эрозии. Я стал протискиваться внутрь и вскоре почувствовал под собой уже не снег, а холодную землю. Это было приятно. Лаз постепенно сужался, но я продолжал ползти. Я чувствовал себя в кроличьей норе.
Наконец, когда проход сузился так, что дальше, казалось, не протиснуться, стены вдруг расступились, и я оказался в просторной пещере с песчаным полом.
Похоже было, что это круглое помещение с единственным входом, хотя уже смеркалось и проникавшего внутрь света было недостаточно, чтобы хорошенько осмотреться. Моему телу довольно было того, что я укрылся от ледяного ветра, и оно благодарно вздрогнуло.
Привыкнув к полумраку, я не поверил своим глазам. Неужели я забрался в чье-то тайное убежище? По крайней мере, об этом говорила груда вещей, сваленных у стены с одной стороны. Где я оказался?
Меньше чем в двух метрах от меня соломенная циновка и несколько одеял манили лечь и забыться. Я был изнурен, так что свернулся клубком и накрылся всеми одеялами, какие нащупал, в то время как тело мое еще била дрожь, а разум стремительно погружался в долгожданный сон.
Я проснулся, не зная, сколько времени проспал, был растерян, но чувствовал себя живым. В последнем я убедился, ощутив холод прижатого к моему лбу ружейного ствола. По ту сторону оружия я встретил вызывающий взгляд зеленых глаз, смотревших на меня не моргая. Все прочее было скрыто огромным шарфом, шапкой-ушанкой и несколькими слоями одежды.
– Ты кто? Что ты здесь забыл?
По голосу я понял две вещи: передо мной женщина, и она совсем не рада меня видеть. От слабости я едва мог вымолвить свое имя:
– Я… Гомер.
– Гомер? У нас так свинью зовут. А зачем в хозяйстве две свиньи с одинаковыми именами, правда?
Что я мог ответить? Я закашлялся, и кашель отозвался болью во всем теле.
– Где я?
– Там, где тебя не должно быть.
– Я три дня шел пешком и ничего не ел, я…
– Ты хотел обокрасть меня.
Я собрался решительно отвергнуть обвинения, но закашлялся снова и не сумел сказать ничего путного.
– Если ты водишь меня за нос…
Силы оставили меня, и я снова потерял сознание.
Она легонько ткнула меня стволом. Увидев, что я не реагирую, подкрутила газовую лампу, которую принесла с собой, и обнаружила, что с одного бока я истекаю кровью. Прислонила винтовку к стене и сняла перчатку. Склонившись, положила мне руку на лоб и поцокала языком. Выпрямилась и, нахмурившись, посмотрела на меня одновременно растерянно и с любопытством.
Когда я пришел в себя, мне пригрезилось, что я лежу в собственной теплой постели под толстым одеялом, но очень скоро осознал, насколько это видение далеко от печальной действительности. Я по-прежнему был в пещере. Небольшая газовая лампа отбрасывала круг слабого света. Все тело страшно болело, и я приподнял одеяло, желая убедиться, что я цел.
Вместо старой и драной одежды на мне было нечто гораздо большего размера, более удобное и намного более теплое. Туловище было перебинтовано чуть ниже ребер, а несколько деревяшек фиксировали ногу так, что она не сгибалась. Порезы и раны на лице и на теле оказались промыты, на некоторых уже образовались корки. Сколько времени провел я там?
Рядом с лампой я увидел каравай хлеба и немного колбасы. Я с трудом дотянулся до них и стал жадно есть. Челюсти ныли, еда царапала горло, но меня это не волновало. Я так проголодался, что заглотил бы все не жуя.
Пещера была больше, чем показалось на первый взгляд. Она изгибалась полумесяцем, и с противоположной, дальней от меня стороны по-прежнему громоздились какие-то предметы. Я сделал свет в лампе ярче и постепенно различил среди них знакомые очертания: шляпы, каски, одежду, плюшевых мишек, игрушки, ранцы, книги, сапоги, оружие, какие-то бумаги…
– Добро пожаловать туда, где умирает ветер.
На фоне входного проема вырисовывался внушительный силуэт с винтовкой за спиной.
– Кто ты? – спросил я, не в силах унять дрожь в голосе.
Силуэт двинулся ко мне, по дороге высвобождаясь из пальто, шарфа, шапки… По мере приближения он светлел и уменьшался в размерах. Когда он оказался совсем близко, я оторопел, увидев перед собой девушку приблизительно моих лет.
– Я Хлоя.
– Хлоя… – пробормотал я еле слышно, – а я…
– Гомер, – сообщила она, садясь рядом и отвинчивая крышку термоса, отчего по пещере поплыл запах крепкого бульона. – Мы с тобой уже познакомились.
– Уже?
– Даже три, а то и четыре раза. Надеюсь, это последний, – сказала она со скучной миной.