Память – это ты
Шрифт:
Я на секунду остановился. Хлоя крепко спала, положив голову мне на плечо. Деятельная, дерзкая, непокорная девушка, одиночка с лесной фермы, не выпускающая из рук винтовку, мирно спала. Она засыпала уже не в первый раз, и это была лучшая часть дня. Я мог смотреть на нее вволю. Отложив книгу и призвав всю свою смелость, я осторожно убрал русые пряди, в беспорядке падавшие ей на лицо. Я никогда не был храбрецом, но всю жизнь компенсировал это неумеренным любопытством. Хлоя была так необыкновенно красива… Каждая черта совершенна и неповторима. Она была прекрасна: волосы падали на спину, открыв лицо, а щеки разрумянились во сне. Я словно видел перед собой женщину, в которую она однажды превратится. Я не понимал, что со мной. Не мог отвести от нее глаз. Сердце колотилось, будто я только что пешком взобрался на гору. Вскоре я пойму, что, пережив эти мгновения, никогда уже не смогу смотреть на нее по-прежнему.
– Ты чего тут? – вдруг очнулась Хлоя.
– А? – отозвался я растерянно, взволнованно, испуганно…
Она недовольно встрепенулась, а я отчаянно искал хоть сколько-нибудь приемлемый ответ.
– Почему ты бросил читать?
– Я… я устал.
– А почему так на меня смотрел?
– Так… как?
– Будто… не знаю… будто съесть меня хочешь.
Я нервно рассмеялся и не знал, куда девать глаза, пока не наткнулся взглядом на предмет, который давно уже заприметил и про который никогда не спрашивал.
– Я смотрел не на тебя. Я смотрел… на твою подвеску, – ткнул я пальцем. – Красивая.
– Спасибо, – недоверчиво ответила Хлоя.
– Это подарок?
– Нет.
– Одно из твоих сокровищ…
– Нет, не “одно из…”. Это просто сокровище. Самое главное. – Хлоя сняла подвеску и повертела в пальцах.
Это была чужеземная золотая монета, покрытая непонятными символами. Я никогда раньше не видел ничего подобного.
– Где ты ее нашла?
– Здесь. В пещере.
– Здесь?
– Да, она была у него на шее.
– Что, прости? У кого на шее?
– У человека, который тут был.
– Здесь кто-то жил?
– Нет, мертвый. Правда, я не уверена, мужчина или женщина. Но, судя по размеру, скорее всего, мужчина.
– Тут был скелет? – Я терпеть не мог этой ее манеры, будто она вынуждена объяснять элементарный рецепт, притом что все ингредиенты на столе.
– Ну да. Когда я нашла пещеру, тут было пусто, только скелет с медальоном. Я подумала, ему он уже не нужен. Скелет убрала, а медальон взяла себе.
– Кто же это был?
Хлоя только пожала плечами.
– И больше ничего? Может, какие-нибудь документы? Письма? Какая-то подсказка?
– Нет, – сказала она не слишком уверенно.
– Наверняка за этим медальоном кроется целая история…
– За медальоном? – Хлоя перевернула его в пальцах, а я расхохотался.
Она бросила на меня недовольный взгляд. Хлоя не выносила насмешек, так что я постарался поскорее взять себя в руки.
– Я хочу сказать, что наверняка это вещь с историей.
– Думаешь?
– Уверен. У всего есть прошлое.
– И что это за прошлое, как ты думаешь?
– Не знаю. Я никогда не видел таких значков. Похоже… похоже, это надпись на каком-то языке. Наверняка у них есть смысл.
– Например?
– Может, они указывают на тайник с сокровищами! – Я разволновался. – Может, это координаты таинственного острова…
– Ну конечно. Ты прав, Жюль Верн. – Хлоя, смеясь, снова надела подвеску.
И тут уже я почувствовал себя задетым.
3. Пуля в Неруду
С каждым днем я ходил все больше и все увереннее. А Хлоя все больше и все увереннее читала. В первый раз я вышел из пещеры в конце февраля 1938 года. Больше двух месяцев прошло с тех пор, как я, полумертвый, вполз в эту расселину. Было ясное утро, на небе ни облачка, и я подставил бледное лицо солнцу. Помню, Хлоя отвела меня к огромному валуну. Камень нагрелся на солнце, я разделся до пояса и вытянулся на нем, раскинув руки, чтобы полнее насладиться теплом и светом. Я совершенно забыл о маленьких радостях жизни. Оказывается, все, что мне было нужно, – это такой вот камень и февральское солнце.
Хлоя не отрывалась от книг. Она оказалась сообразительной, жадной до учебы и невероятно упорной. Но жаль, что не всегда справлялась с собой. Врагом ее решительности был недостаток терпения – ошибившись в слове или запнувшись на букве, Хлоя злилась и уходила в плохом настроении. Она была вспыльчивой и непостоянной, но я молчал. Я предпочитал, чтобы она вымещала свое раздражение на каком-нибудь дереве, а не на мне.
Я научил Хлою читать, а она, в свою очередь, научила меня другим премудростям. Например, читать книгу дождя. Или следы животных. Разбираться в растениях и грибах – какие съедобны, а какие смертельно ядовиты… Хлоя как никто знала лес и горы, и я наслаждался нашими прогулками и уроками. Когда темнело, мы возвращались в пещеру, она разводила огонь, я играл на гитаре, а потом мы читали, склонившись над лампой. Так я и жил.
Но потом, в ночной тишине и одиночестве, кошмары всегда возвращались. Безжизненное тело матери. Душераздирающий крик, умоляющий меня бежать. Ее кровь на снегу. Пули, поражающие ее, уже мертвую. И к этому стало примешиваться нечто новое. Нечто, мучившее меня все больше, по мере того как я выздоравливал. Судьба моего отца. Долго я убеждал себя, что он умер… Но что, если жив? И ждет меня дома? Или, может быть, ему плохо и я нужен ему? Если он в беде? Смогу ли я найти его? Вскоре эти сомнения стали неотступно терзать меня и днем.
По правде говоря, я смирился со своим положением. И чувствовал себя прескверно. Я искал облегчения, снова и снова напоминая себе, что я всего лишь несчастный мальчик, застигнутый войной, и не заслуживаю тех ужасов, которые со мной творятся. Приблизительно такими словами обычно выражалась мама, повторяя их, чтобы я сидел тихонько, но в то же время был в ладу с собой. Может, поначалу это и работало, но теперь уже нет. И стыд, который я испытывал, был тому доказательством. Мне было стыдно, что я забыл отца. Было стыдно прятаться в пещере и притворяться, что это и есть моя новая жизнь, в то время как снаружи кипит борьба.