Память (Книга вторая)
Шрифт:
Любознательный Читатель. Удивительно! Но неужели динлины, как могикане, исчезли совсем с лика земли?
– Меня, помню, поразило сообщение столетней давности одного, моего земляка, о котором хорошо бы сказать несколько попутных слов здесь, а то дальше сделать этого будет, пожалуй, негде, и прошу читателя простить меня за очередное отступление; так уж у нас получается, по расхожему выражению, всю дорогу, а наша дорога в прошлое-очень дальняя, и по ней не пройти, как по струнке…
Имя его многим ничего не говорит сегодня, в чем я убедился, опросив десятка полтора столичных студентов, учителей, писателей, инженеров, ежедневно потребляющих по моде нашего времени уйму радно-телевизионно-телефонно-газетно-журнально-книжной информации. Вы можете спросить меня в этом месте нашего путешествия: почему мы должны знать о каком-то сибиряке, носившем сто лет назад ничем не примечательное имя Николай Ядринцев, и вообще: зачем в наш век информационной лавины и всеобщей занятости перегружать память сведениями, не дающими непосредственной пользы? За такой возможный вопрос я не склонен винить даже сибиряков, русских и нерусских, одинаково обязанных все же помнить Николая Ядринцева! Что ж, перегруженный знаниями читатель, если ему попали на глаза эти строки, пусть пропустит несколько следующих страничек, сэкономит время и оставит в своей памяти свободное место для другой информации…
Давным-давно ушло из жизни поколение, знавшее Николая Ядринцева в лицо, но если бы мы, подытожив их воспоминания, захотели одним словом означить его внутреннюю сущность, то самым точным было бы, пожалуй, – это вдохновение. Он не был, однако, поэтом или революционным трибуном, хотя в душе его жил поэт, а в его делахреволюционер. Воспитанный на светлых идеях шестидесятников, он в общественно-политических условиях второй половины прошлого века нашел свою стезю служения народу и родине. Беззаветно любил Сибирь, вслед за декабристами мечтал о развитии ее производительных сил, считая, что оно невозможно без создания в этом обширном и богатом крае собственного центра образования и просвещения.
Ему был двадцать один год, когда он, вернувшись в родной Омск из Петербурга, где в качестве вольнослушателя прошел университетский курс, прочел свою знаменитую лекцию, напечатанную вскоре в Томске, призвав сибиряков построить университет на собственные средства, если казна в них отказывает. Вскоре он был арестован. Три года содержался в омской тюрьме, а потом был на шесть лет сослан в Архангельскую губернию – «Сибирь» для неугодных властям сибиряков. За что же? Вместе со своими единомышленниками-земляками он, убедившись, что царские власти отказывают в действенном внимании его родине, пришел к сомнительной идее сибирского сепаратизма. А сразу же по возвращении из ссылки он составляет доклад царю, где вновь доказывает необходимость открытия университета в Сибири. Он писал, в частности, что большинство молодых сибиряков, получив образование в европейской России, там и находят приложение своим знаниям, в то время как «Сибирь не менее, если не более, нуждается в полезных деятелях, без которых ее производственные средства, связанные с естественными богатствами, остаются неиспользованными».
И снова публичные лекции, организационная работа по объединению всех энтузиастов, сбор пожертвований, снова статьи, в которых Ядрннцев сообщал, что сибиряки уже собрали на университет полмиллиона рублей. Так и не пробив петербургских каменных стен чиновничьего равнодушия, с горечью написал: «Может быть, нам не удастся дожить до основания великого образовательного учреждения на Востоке. Пусть глаза наши будут засыпаны песком, но наше сердце горячо билось надеждами. Пусть не обвиняют все поколение, что оно не имело возвышенных стремлений. Родина вспомнит всех, кто ратовал за ее просвещение и идею науки на Востоке…»
Первый сибирский университет был открыт лишь спустя двадцать пять лет после знаменитой омской лекции Николая Ядринцева.
Много лет Николай Ядринцев ездит по родному краю, дотошно изучает его природные богатства и экономику, быт и нравы земляков, освещая в печати самые темные сибирские уголки. Страстные публицистические работы Ядринцева печатаются в «Отечественных записках», «Деле», «Вестнике Европы», «Русском богатстве», «Неделе», «Мире Божьем», в сибирской прессе и специальных научных сборниках. На полках читателей появляются его книги-исследования: «Русская община в тюрьме и ссылке», «Сибирские инородцы, их быт и современное положение», фундаментальный труд «Сибирь как колония». Подвижнический образ жизни и бескорыстное служение общественным интересам сделали его любимцем прогрессивной сибирской интеллигенции; современники рассказывали, что Николай Ядринцев вообще не был в состоянии поддерживать разговора, если он не касался гражданских тем! И мы, особенно сибиряки, обязаны знать о просветительской и общественной деятельности этого человека в условиях политической реакции, думать.иногда о глубоких, столетней данности, истоках его патриотизма и благородном нравственном облике вовсе не для того, чтобы обременить свою память как бы малозанимательной информацией о прошлом, а в назидание, поучение и пример…
Не сказал я до сих пор об одном необыкновенном деянии Николая Ядринцева, некоем его открытии, навсегда вписавшем это имя в историю мировой науки и культуры. Строго говоря, открытий было не одно, а целых три, сделанных в одном путешествии.
…Посреди широкой долины реки Орхон высился покатый холм с неровностями по склонам. У его подножия путешественник увидел гигантскую каменную черепаху. Раскопки на холме обнаружили остатки великолепного дворца, некогда построенного руками разноплеменных, в том числе и русских, рабов для Угедея, сына Чингиза. Вокруг располагался знаменитый Каракорум-столица монгольской империи, исчезнувшая вместе с ее развалом.
Николай Ядринцев был внимательным, знающим и уже достаточно опытным археологом и историком, чтоб удовлетвориться одной этой находкой. Он предположил, что в долине Орхона могут найтись следы других, более древних народов и цивилизаций Центральной Азии. И они нашлись! Это были развалины легендарного Хара-Балгасуна – столицы большого и сильного государства уйгуров, разрушенной енисейскими киргизами в середине девятого века нашей эры.
Остатков более древних городов в долине обнаружить не удалось, но зато нашлись драгоценные свидетельства древнеорхонской истории совсем иного, высшего порядка. Каменные статуи, скальные лбы и могильные плиты, исщерблеииые таинственными черточками, уголками, кружочками и крючочками, люди издавна замечали в разных районах Центральной Сибири и Средней Азии, но что они означают, кто и когда их рассеял по горным, степным и таежным просторам, оставалось загадкой. Удивительные совпадения, однако, редчайшие, ключевые находки случаются иногда в строгом мире науки! Вы помните, сколько веков молчали египетские иероглифы, пока французский ученый Шампольон не нашел параллельного греческого текста? Точно так же посчастливилось Николаю Ядринцеву-в долине Орхона он нашел древний текст, высеченный этими загадочными письменами и одновременно китайскими иероглифами, а вскоре датский ученый Томсен и русский академик Радлов прочли первые надписи. Орхоно-енисейские письмена до сего дня рассказывают нам о древних тюрках, рассеянных от Семиречья до Якутии, создавших в долине Орхона сильное государственное образование, завоеванное в VIII веке уйгурами…
Динлины, хунну, «голубые тюрки», уйгуры, киргизы, кидани, тангуты, монголо-татары и калейдоскоп других народов, народностей и племен – эта пестрота почему-то манит меня, временами я жалею, что не стал историком и этнографом, чтоб разобраться в ней и проследить, например, генетические истоки так называемых кумандинцев, встреченных однажды Николаем Ядринцевым в верховьях реки Томи.
Эта немногочисленная этническая группа издревле обитала в долине приточной Мрас-су, изолированная от остального населения Горной Шорни, всего Саяно-Алтайского нагорья, и не знала тесных контактов с русскими, поселившимися здесь в XVII веке, а также со своими ближайшими сородичами, жившими по Бии. Ссылаясь на Ядринцева, Г. Е. Грумм-Гржимайло пишет, что кумандинцы сумели «в полной мере сохранить свой первобытный тип, многие даже поражали его своими, как лен, белокурыми волосами и голубыми глазами». А я ведь столько времени когда-то провел в долине Мрас-су, столько хариусов бездумно подергал из этой бурливой красивой реки! Сторожил поклевку и не знал, на что надо смотреть, а как было бы интересно встретить далекого потомка древнейшего народа Азии, поговорить, могло статься, с последним из динлинов!
Нет на земле великих или малых народов, есть многочисленные и малочисленные; они стали такими или этакими в силу различных, не зависящих от них обстоятельств, управление которыми приходит лишь с социальной новизной. Веря в гуманистическое развитие мира, я думаю, что общечеловеческая ценность малочисленных народов будет все время возрастать, потому что каждый из них несет в будущее земли людей драгоценные шифры тысячелетий – язык, обычаи, навыки своих предков, национальный психический склад, наследственные гены; человечество становится неполным, обедненным, его гуманистическая сущность ущербленной, совесть запятнанной, если исчезнет последний из могикан или пруссов! Мечтаю выбрать время, связаться с учеными да поискать кумандинцев – не может быть, чтоб в Сибири их не осталось. За последнее четыреста лет не исчез в ней ни один народ, и большинство моих земляков, потомков многочисленных древних племен, в наши дни приобщились к мировой жизни, мировой культуре и, как показывает статистика последних десятилетий, прибавляют в числе…
Конец ознакомительного фрагмента.