Память счастья
Шрифт:
Память счастья
Перед тем как выйти из дома я бросаю взгляд на лик Спасителя, икона которого висит у меня над кроватью. Порой я крещусь. А тут собирался на работу замешкался. Услышав голос матери: «Слава, ты уже уходишь? Смотри, будь осторожнее на дороге». Крикнул из коридора: «Хорошо!» – и вышел за порог.
Ждать лифт я не стал, побежал по лестнице, торопился. В считанные минуты я был возле гаража. Раньше в нем стоял «Запорожец» отца, теперь мой «Пежо». Автомобиль был не новый, но выглядел прекрасно.
Я работал директором строительной фирмы, и мне не стоило ездить не только на «Запорожце», но даже на «Ладе».
Людей в моем подчинении работало не много. Однако все они были специалистами не одной профессии. Может быть, по этой причине бедствовать нам не приходилось. Договоров хватало.
В отличие от обычных строительных организаций мы занимались художественным оформлением фасадов и интерьеров зданий, благоустройством окружающей территории. Труд наш был можно сказать более высококвалифицированным. Однако творчества в нем не хватало. Проявить себя я мог не всегда.
Владельцы, строящихся как «грибы», шикарных особняков часто обращались ко мне с просьбой придать зданию вид уже известного в городе офиса. Для них было достаточно, простого, каталога. Они, «новые русские» все делали, чтобы походить на «старых» немцев, французов, англичан. В моде был стиль «евро» и обычаи своей страны не признавались.
Мне, закончившему в свое время «Строганку» – художественное училище – такие обращения кроме обиды ничего не вызывали. Занимаясь не только административной работой, но и подготовкой проектов, согласованием их с заказчиком я пытался внести в них хоть что-то наше, русское. Это стоило мне большого труда. Быть свободным в исполнении заказа ни как не удавалось.
Еще вчера вечером я назначил встречу новому своему знакомому Алексею Ивановичу Ломанову – генеральному директору «Финансово-промышленной группы» и теперь ругал себя за то, что не смог выйти из дома пораньше, с запасом.
Мне рассказывали, что он разбогател на какой-то афере то ли при организации строительства города-сити, то ли сверхскоростной железной дороги. Суть, конечно, была не в этом. Подробности меня не волновали. Важно было то, что Алексей Иванович сумел распорядиться полученными средствами. В первую очередь он, открыл свой банк. Затем с его помощью занялся торговлей. Уже, после, вспомнив о своей инженерной специальности, организовал производство, правда, на первом этапе пользовался ресурсами, простаивающих заводов.
Я, конечно, завидовал ему, но больше не деньгам, а его расторопности. Так раскрутить дело мог не каждый. Мне до него было далеко, прежде в самом себе бы разобраться.
Алексей Иванович ждать не любил. Я знал и, хотя эта встреча с ним была не первая, опаздывать не хотел. Он мог быть моим хорошим клиентом, так как имел желание со мной сотрудничать.
Как назло мой «Пежо» не хотел заводиться. Конечно, я мог бы обратиться к кому-нибудь из своих коллег. Любой был бы рад оказать мне услугу. Но несчастье случилось утром, в то время, когда все спешат на работу. Если бы я позвонил по телефону, то вряд ли бы кого застал дома. Ждать, первого объявившегося в офисе и просить его подскочить за мной, было не реально.
Господин Ломанов человек умный и неторопливый в делах требующих больших затрат долгое время, не понимал меня.
—Вячеслав Петрович, – говорил он мне, – зачем вам мучится, что-то придумывать, когда все уже лежит на поверхности. Нужно только качественно повторить.
Его слова не были новыми. Однако я не хотел заниматься простым копированием. Особняк моего подопечного, купленный им за бесценок, из-за неправильной эксплуатации здания, приведшей к запустению, был довольно оригинален. В нем чувствовалась рука мастера. Это было заметно с первого взгляда. С ним стоило повозиться. Эскизы, наскоро сделанные мной при осмотре особняка, я собирался показать Алексею Ивановичу. Они должны были склонить моего клиента довериться мне. Но прежде чем его убедить я должен был добраться до своего офиса.
Как в том известном анекдоте я еще раз протер стекла, поправив при этом «дворники», постучал ногой по шинам и попытался снова завести автомобиль, но мой «Пежо» был глух к моим действиям. Мне пришлось обозвать его «пижоном», закрыть гараж и поспешить к ближайшей остановке автобуса. По дороге я попытался поймать такси, но, конечно, безуспешно. Находились люди подвести меня, но не до работы – попутчиков я не нашел, поэтому чтобы не испытывать судьбу, так как время неумолимо шло, забрался в первый подошедший автобус. Проехав несколько остановок, я спустился в «метро» Народу везде было битком. Я давно уже не ездил в «голубых вагонах» и, забравшись в вагон, чувствовал себя неуютно. Расположившись вблизи от двери, я как мог, пытался удержаться, чтобы меня не затолкнули куда-нибудь вглубь, так как собирался в скором времени выйти, чтобы сделать пересадку на другую линию.
В вагоне меня прижали, вначале какому-то мужчине, затем к женщине. Она стояла ко мне спиной. Вела себя не спокойно. Что-то ей все время мешало. Я с трудом удерживал натиск толпы, упираясь руками в поручень. Но силы мне явно не хватало. В момент качки женщина буквально растворялась во мне. Ее тепло меня влекло. Я краснел, бледнел, время от времени шептал ей на ухо слова извинения. Однако лица ее мне не было видно и, поэтому я мучился.
На одной из станций, нас, словно щепки волной, подхватило и понесло на выход. Когда мы были на платформе, она повернулась ко мне лицом. Ее глаза, прежде неизвестно что выражавшие вдруг резко изменившись, стали злыми и она, разжав губы, бросила мне:
– Сволочь! Сейчас милицию позову. – Я попытался удержаться, что-то ответить, но где там. Она развернулась и ушла. А меня, замешкавшегося, грубая сила толпы с яростью втянула обратно, в вагон. На какое-то мгновение я почувствовал себя плохо, будто снова попал в какую-то передрягу. Такое состояние у меня уже было, много лет назад, когда я, торопясь навстречу к своей девушке, увидев ее на другой стороне улицы, выскочил на проезжую часть дороги. Тот день мне запомнился. Он стал поворотным в моей жизни, многое изменил. Правда, я хотел изменений, но не таких серьезных. Для многих своих коллег, знакомых и друзей я вначале превратился из сильного молодого парня двадцати двух лет в развалину, а затем просто-напросто умер, умер я тогда и для своей невесты.
Тряхнув головой и освободившись от грустных мыслей я придя в себя стал пробираться к выходу, возвратившись назад сделал пересадку. Грубые слова немолодой в чем-то странной женщины на меня так подействовали, что я чуть было, не опоздал на встречу, пропустив свою станцию. Исподволь я понимал, что все гораздо серьезнее и не связано напрямую с самим ее поведением. Грубости везде хватало. Хотя она, конечно, меня задела, чего там говорить. Больше всего меня мучило, то, что я в этой толкотне почувствовал ее как женщину. Хотя какая она женщина после тех грубых слов, скорее какая-нибудь лесбиянка. Они, эти слова мучили меня и после того, когда мной был подписан с Алексеем Ивановичем договор. Радость, что господин Ломанов все-таки внял моим доводам, была уже на втором плане.