Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Клапан палатки поднялся, звезды замерцали над плечом Джошуа, и все снова потемнело.
Саймон сел, голова у него шла кругом. Джошуа жив! Камарис — отец принца! А возле самого Саймона лежит принцесса! Мир был невообразимо странным.
— Ну? — внезапно спросила Мириамель.
— Что? — Он задержал дыхание, испуганный тоном ее голоса.
— Ты слышал моего дядю. Ты собираешься жениться на мне? И что это за история про кровь Эльстана? Ты что, скрывал от меня это, чтобы отплатить за мое переодевание в служанку?
Он выдохнул:
— Я сам узнал
После долгого молчания она тряхнула головой:
— Ты не ответил на мой другой вопрос. — Она взяла его голову, коснувшись кончиками пальцев чувствительного края его шрама. — Ты сказал, что никогда не оставишь меня, Саймон. Так ты собираешься сделать то, что велел тебе дядя Джошуа?
Вместо ответа он беспомощно засмеялся и поцеловал ее. Ее руки обвились вокруг его шеи.
Они собрались на покрытом травой склоне под Нирулагскими воротами. Огромный портал лежал в развалинах; птицы порхали над камнями и звонко бранились. Позади на мокрых крышах Хейхолта блестело заходящее солнце. Звезда завоевателя превратилась в еле заметную точку на северном краю темнеющего небосклона.
Саймон и Мириамель стояли держась за руки, окруженные друзьями и союзниками. Ситхи пришли проститься.
— Джирики, — Саймон осторожно высвободил руку и шагнул вперед, — я настаиваю на том, что говорил раньше, хотя это и было сказано в ребяческом раздражении. Твоя стрела пропала, сгорела, когда пал Король Бурь. Все долги между нами сгорели вместе с ней. Ты спасал мою жизнь не один раз.
Ситхи улыбнулся:
— Тогда мы начнем заново.
— Мне жаль, что ты должен уйти.
— Моя мать и остальные пострадавшие быстрее поправятся у себя дома. — Джирики смотрел на знамена и яркие одежды своих людей, выстроившихся вдоль холма. — Смотри на это. Надеюсь, ты запомнишь. Дети Восхода могут никогда больше не собраться в одном месте.
Мириамель смотрела вниз на ожидающих ситхи и на их нетерпеливых лошадей.
— Это прекрасно, — сказала она, — прекрасно.
Джирики улыбнулся ей, потом повернулся к Саймону:
— Итак, время моему народу возвращаться в Джао э-Тинукай, но ты и я скоро увидим друг друга. Ты помнишь, я говорил тебе однажды, что не нужно волшебной мудрости, чтобы сказать, что мы еще встретимся. Теперь я повторяю, Сеоман Снежная Прядь. История не закончена.
— Все равно мне будет не хватать тебя — нам будет не хватать тебя.
— Может быть, в будущем все как-то наладится между моим народом и твоим, Сеоман, но это случится не скоро. Мы, древний народ, меняемся очень медленно, а большинство смертных все еще боится нас — и не без причины, после всего что сделали хикедайя. И все-таки я не могу не надеяться, что нечто действительно изменилось навечно. Мы Дети Восхода, наше время прошло, но, может быть, теперь мы не просто исчезнем. Может быть, когда мы уйдем, от нас останется что-нибудь кроме развалин и нескольких старых сказок. — Он сжал руку Саймона. Они обнялись.
Адиту последовала за своим братом, легкая и улыбающаяся.
— Ты, конечно, навестишь нас,
Саймон засмеялся:
— Я уверен, что ты боишься моей игры в шент так же, как глубокого снега и высоких стен.
Она поцеловала его, потом подошла к Мириамели и поцеловала ее тоже.
— Будьте добрыми и терпеливыми друг с другом, — сказала ситхи, глаза ее блестели. — Вы проживете вместе много дней. Всегда помните эти мгновения, но не забывайте и о грустных временах. Память — величайший из даров.
Многие собрались вокруг них — некоторые собирались остаться на коронацию и помочь восстанавливать Эрчестер и Хейхолт, другие вскоре должны были возвратиться к своим городам и людям. Ситхи торжественно прощались со всеми.
Герцог Изгримнур вышел из толпы, плотным кольцом окружившей бессмертных:
— Я задержусь здесь даже после того, как корабль Гутрун придет из Наббана. Но нам придется выехать в Элвритсхолл до начала лета. — Он покачал головой. — Там будет чертовски много работы. Моим людям пришлось слишком тяжело.
— Мы и подумать не могли, что придется все начать здесь без тебя, дядя Изгримнур. Оставайся сколько сможешь.
Герцог поднял принцессу и прижал к себе.
— Я так рад за тебя, Мириамель, моя дорогая! Я чувствовал себя таким проклятым предателем.
Она колотила его по руке, пока он не опустил ее на землю.
— Ты только пытался сделать то, что было бы лучше для всех, или по крайней мере то, что считал лучшим. Но в любом случае сначала тебе стоило бы прийти ко мне, глупый ты человек! Я бы с восторгом уступила трон Саймону, тебе или даже Кантаке! — Она засмеялась и закружилась на месте, юбка ее развевалась. — Но теперь я счастлива, дядюшка! Мы все исправим.
Изгримнур кивнул, меланхолически улыбнувшись.
— Я знаю, да благословит тебя Бог, — прошептал он. Раздался пронзительный звук рогов и рев толпы. Ситхи тронулись с места. Саймон повернулся и поднял руку. Мириамель встала рядом, прижимаясь к нему. Джирики во главе отряда встал в стременах и тоже помахал рукой. Потом рога протрубили еще раз, и ситхи поскакали. Заходящее солнце сверкало на их доспехах, они набирали скорость. Через несколько мгновений они превратились в яркое облачко, движущееся вдоль склона горы на восток. Обрывки их песни ветер относил назад. Саймон чувствовал, как сильно бьется его сердце, исполненное радости и грусти, и знал, что это зрелище останется с ним навсегда.
После долгого почтительного молчания, собравшиеся наконец начали расходиться. Саймон и его спутники двинулись вниз к Эрчестеру. Огромный костер горел на Батальной площади, и так долго пустовавшие улицы были полны народа. Мириамель отстала и пошла рядом с Изгримнуром, приноравливаясь к его шагу. Саймон почувствовал, как что-то коснулось его руки, и посмотрел вниз. Это был Бинабик, Кантака двигалась рядом с ним, как серая тень.
— А я-то все думал, куда ты подевался, — сказал Саймон.