Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
— Замечательно! — снова сказал Стренгъярд и загадочно улыбнулся. — Не пора ли нам вернуться в замок? Я думаю, что время уже пришло.
Тиамак кивнул и неохотно вытащил ноги из воды. Листок лилии возвратился на свое место.
— Я слышал, что это будет больше чем памятник, — сказал вранн, когда они смотрели на незаконченную каменную оболочку, возвышавшуюся там, где раньше стояла Башня Зеленого ангела. Повсюду были разбросаны доски и одежда отсутствующих рабочих. — Там будут также и архивы. — Он повернулся к своему другу: — Я думаю,
Стренгъярд кивнул и вспыхнул:
— Я сам помогал рисовать план. Это будет великолепно, Тиамак. Дом знаний, где ничто не сможет потеряться или пропасть. И у меня будет много ассистентов, которые смогут помогать мне. — Священник улыбался и смотрел на недостроенное здание. — Очень возможно, что к тому времени, когда все закончится, мой глаз будет в таком плохом состоянии — то есть это в том случае, если Бог еще не призовет меня, — что я не смогу увидеть его. Но это меня не огорчает. Я уже его вижу. — Он похлопал себя по лбу, и его мягкая улыбка стала шире. — Здесь. Это замечательно, мой друг, замечательно.
Тиамак взял священника за руку, и они пошли через Внутренний двор.
— Как я уже сказал, удивительные перемены произошли здесь. — Болотный человек посмотрел наверх, на причудливую путаницу крыш замка. Теперь почти все они были починены и ярко блестели в лучах вечернего солнца. Строительные леса возвышались над куполом церкви. Взгляд Тиамака упал на противоположную стену Внутреннего двора, и он остановился. — Башня Хьелдина! А где же окна? Они были красными, не так ли?
— Башня Прейратса… — Стренгъярд начертал знак древа у себя на груди. — Я полагаю, ее сожгут и сровняют с землей. Она долго была запечатана, но никто особенно и не рвался проникнуть туда, и Саймон — я полагаю, следует говорить король Сеоман, хотя это до сих пор звучит немного странно для меня, — хочет, чтобы вход в катакомбы тоже был закрыт. — Архивариус покачал головой. — Вы знаете, Тиамак, я думаю, что любые знания драгоценны. Но я ничего не мог возразить.
Вранн кивнул:
— Я понимаю. Но давайте говорить о более приятных вещах.
— Да. — Стренгъярд снова улыбнулся. — Кстати, я нашел прелестную вещь — конторскую книгу времен Сулиса Изменника. Кто-то обнаружил ее, когда расчищали канцелярию. Там потрясающие места, Тиамак, просто потрясающие! Я думаю, у нас как раз есть время, чтобы зайти в мою комнату и забрать ее по дороге в столовую.
— Тогда пойдем скорее, — сказал Тиамак, улыбаясь, но, немного поотстав от архивариуса, бросил последний взгляд на башню Хьелдина и ее пустые окна.
— Вот видишь, — мягко сказал Изгримнур. — Они покрыли ее прекрасным камнем, как и говорила Мириамель.
Гутрун вытерла лицо шарфом.
— Прочитай мне это.
Герцог прищурился на вделанную в пол каменную плиту. Это место было открыто небу, но солнце садилось, и быстро темнело.
«Изорн, сын Изгримнура и Гутрун, герцога и герцогини Элвритсхолла. Храбрейший из людей, любимый Богом и всеми, кто знал его».
Он выпрямился, полный решимости не плакать. Он
— Да благословит тебя Бог, сын, — прошептал он.
— Ему, должно быть, так одиноко, — сказала Гутрун, голос ее дрожал, — так холодно в земле.
— Перестань, — Изгримнур обнял ее, — Изорн не здесь, ты знаешь. Он в лучшем месте. Он будет смеяться, если увидит, как мы мучим себя. — Он старался, чтобы его слова звучали твердо. Ничего хорошего нет в том, чтобы горевать без конца. — Бог наградил его.
— Конечно. — Гутрун всхлипнула. — Но, Изгримнур, мне так не хватает его!
Он почувствовал, что слезы выступают у него на глазах, тихо выругался и поспешно начертал знак древа.
— Мне тоже не хватает его, жена. Конечно. Но у нас есть другие, о которых мы должны думать, и Элвритсхолл, не говоря уж о двух крестниках в Кванитупуле.
— Крестники, которыми я даже не могу похвастаться, — сказала она негодующе, потом засмеялась и покачала головой.
Они постояли еще некоторое время, пока не стемнело и каменная плита не пропала из глаз. Тогда они повернулись и снова вышли в вечер.
Они сидели в столовой, заняв кресла вокруг Великого стола Джона. На стенах горели факелы, на столе стояли свечи, так что длинная комната была полна света.
Мириамель поднялась, ее голубое платье шелестело в нахлынувшей тишине. Обруч у нее на лбу отражал свет факелов.
— Мы приветствуем всех. — Голос ее был мягким, но сильным. — Этот дом ваш и таким будет всегда. Приходите к нам, как только вам захочется, и оставайтесь так долго, как вам понравится.
— Постарайтесь выбираться сюда хотя бы раз в год, — сказал Саймон и поднял чашу.
Тиамак засмеялся.
— Это довольно долгое путешествие для некоторых из нас, Саймон, — сказал он. — Но мы всегда будем стараться изо всех сил.
Изгримнур рядом с ним стукнул кубком по столу. Он пробил изрядную брешь в замковых запасах пива и вина.
— Он прав, Саймон. Кстати, о долгих путешествиях: я не вижу маленького Бинабика.
Саймон встал и положил руку на плечо Мириамели, задержавшись на мгновение, чтобы поцеловать ее волосы.
— Бинабик и Ситки послали птицу с сообщением. Они исполнят Ритуал Ускорения — Слудиг знает, о чем я говорю, — а потом вместе со своим народом спустятся к Озеру голубой глины. После этого они приедут навестить нас. — Улыбка Саймона стала шире. — А на следующий год мы со Слудигом сами отправимся на высокий Минтахок.
Слудиг энергично качал головой, когда со всех сторон раздались какие-то шутки по этому поводу.
— Тролли пригласили меня, — гордо сказал он. — Первый кунхок, которого они пригласили. — Он поднял чашу. — За Бинабика и Ситки! Долгой жизни и много детей!
Тост горячо поддержали.
— Ты действительно думаешь, что сбежишь в путешествие без меня? — спросила Мириамель, глядя на мужа. — Оставишь меня дома?
— Желаю тебе попробовать обогнать Мири, — хихикнул Изгримнур. — Вот женщина, которая, говорят, путешествовала по миру больше, чем ты.