Памятное лето Сережки Зотова
Шрифт:
Позавтракали, помолились.
Манефа Семеновна достала из сундука и подала Сергею чистую одежду, велела поскорее переодеться - Никон Сергеевич их ждет. Сергей не сопротивлялся. Но он наотрез отказался надеть серый пиджак. Манефа Семеновна удивилась, но настаивать не стала. Она только спросила, чем же не понравился ему этот славный пиджачок? Сергей так и не ответил, но добавил, что вообще носить его не будет. В другое время Манефа Семеновна не прошла бы молча мимо таких дерзких слов мальчишки, но она торопилась, была занята другим, более важным, и оставила этот разговор до другого раза.
Старец Никон встретил их приветливо. Спросил, совсем ли приехал Сергей. Услышав положительный ответ Манефы Семеновны, поинтересовался
Сергей немного помялся в нерешительности. Вот она настала - та страшная минута, когда он должен выбрать, как ему дальше жить, пойти со старцем, а заодно с Силычем, и тогда прощай все - и Таня, и Павел Иванович, и ребята.
В памяти промелькнула ночь, когда он давал у костра клятву, затем разговор с Таней... Нет, надо отказаться, пускай будет даже лучше смерть, чем позор!..
– Ну, - спросил старец и благожелательно опустил руку на плечо Сергея, - что же мы молчим?
Собравшись с духом, Сергей ответил, что у него нет такой охоты. Тут Манефу Семеновну даже качнуло. Она охнула, всплеснула ладонями и накинулась на Сергея с упреками. Затем стала уверять старца, что до поездки в бригаду Сергей всей душой стремился прислуживать в моленной, а вот побывал там - вернулся совсем другим, словно его там заново перекроили. Но все же сердце у Сергея чистое и душа еще невинная, он исправится. Пускай Никон Сергеевич не сомневается в этом. Слова Манефы Семеновны такие верные, что она может даже присягу дать.
Затем снова заговорил старец. Он наобещал Сергею златые горы и попросил выручить единоверцев, потому что за последние дни Силыч совсем остался без голоса. Ну, а без чтения слова божьего какое же может быть моление?
Старец говорил тихим и грустным голосом, а глаза его смотрели на Сергея ласково и просяще...
– Ну так что же ты, Сережа?
Сергей ответил, что он, пожалуй, и не сможет, он уже и читать-то по-церковному позабыл.
– А мы сейчас посмотрим, - сказал старец и раскрыл перед Сергеем псалтырь.
– Ну-ка, читай.
Книга раскрылась на странице, где был напечатан псалом, который Сергей знал почти наизусть и мог прочитать без единой запинки. Но он стал читать, будто с трудом разбирает написанное, читал по слогам, да и то сбивался и путал. Ему дали другую страницу, совсем незнакомую. Чтение пошло еще хуже.
Старец Никон молча поднялся со стула и нервно зашагал по комнате. Затем остановился перед Сергеем:
– Неужто так скоро позабыл все то, чему я научил тебя, сын мой возлюбленный?
– У меня памяти нет, - еле слышно ответил Сергей.
– Я и в школе тоже чуть тяну.
– Не верю я ему, не верю, Никон Сергеевич!
– воскликнула Манефа Семеновна.
– Врет он все, притворяется. Я же вам говорила, что и в седьмой класс хорошо перешел. Грех-то какой! Дайте ему еще пробу, Никон Сергеевич. А ты, богохульник, не смей над божьим писанием глумиться. О себе не думаешь, родителей бы вспомнил.
– Да, души покойных не возрадуются, - скорбно произнес старец.
– Души покойных грустят, видя все происходящее.
– Ну, чего же ты молчишь? Чего в землю уставился? Проси, чтоб Никон Сергеевич еще дал почитать.
Но Сергей молчал.
– Нет, уважаемая Манефа Семеновна, дорогая сестра во Христе, видно, правду говорит пословица - насильно мил не будешь, - обиженно сказал старец.
– Я же вижу, как вы болеете за него, но свое сердце и разум другому не поставишь.
Старец стал внушать Сергею, чтобы тот почитал и во всем слушался Манефу Семеновну, что неуважение и непослушание старшим - страшнейший грех.
– А я и так слушаюсь, - не удержался Сергей.
– Где же ты слушаешься?
– накинулась на него старуха.
– Ты бы хотя память покойного отца чтил, вон у меня письмо лежит за образом, Николай Михайлович прямо так и писал, что мне тебя препоручает, а ты час от часу все хуже да хуже. Вы слышали, Никон Сергеевич, он меня слушает?! Ты поклянись здесь, дай клятву, что никогда не преступишь моего слова. Можно такую клятву, Никон Сергеевич?
Старец немного подумал. Затем сказал, что, конечно, можно, что закон божий разрешает принимать от кающихся клятву. Он выдернул из стопы книг одну и положил ее на край стола.
– Подойди, раб божий Сергей.
Сергей подошел.
– Положи на Евангелие два пальца - указательный и средний. Большой к ним присоедини. Теперь повторяй за мной. Я, раб божий Сергей... на святом Евангелии, перед лицом всемогущего бога... даю клятву...
Словно во сне, Сергей механически повторял слово за словом, не вдумываясь в их смысл. Да он сейчас ни о чем и не думал. На душе было так скверно, что он готов был разреветься. Совсем неожиданно Сергей взглянул в окно - оно выходило на улицу - и чуть не вскрикнул: мимо проходил Иван Егорыч, с удилищами на плече, котомкой за спиной, знакомым котелком в одной руке и изрядным куканом рыбы в другой. Шел Иван Егорыч, по-стариковски сгорбившись, и о чем-то глубоко задумался. На другой стороне улицы чей-то рыжеватый телок пощипывал травку. А это кто? Торопливым шагом проследовала Таня. За ней бежал Шарик. Даже не верилось. "Когда же она приехала?" - подумал Сергей. Как вспышка молнии, в памяти промелькнула его жизнь на стане в Цветной лощине. Сергей словно очнулся быстрым взглядом окинул комнату, увешанную иконами и непонятными картинами, Манефу Семеновну, старца, Евангелие на столе... Рывком он убрал с Евангелия пальцы и бросился в дверь. Догнав Ивана Егорыча, Сергей не очень смело поздоровался с ним.
– А, Сережка, здорово, брат!
– обрадовался старик и протянул мальчишке руку.
– С поля на побывку?
– Да вот, по делам, - ответил Сергей и удивился: откуда Ивану Егорычу известно, что он в поле?
– Я однажды заходил к тебе, бабка все и пояснила. Твою бабку я, оказывается, знаю. Как же! С бабкой, скажем прямо, тебе, парень, не повезло.
Они расстались дружески, и Иван Егорыч пригласил к себе Сергея в гости, когда тот совсем вернется в поселок.
Дома Сергей торопливо переоделся, надел все, в чем приехал из бригады. Зная, что предстоящая встреча с Манефой Семеновной не сулит ему ничего хорошего, вышел во двор. Там, во всяком случае, она не станет кричать и не полезет в драку.
Да, письмо отца! Манефа Семеновна все говорит, что в этом письме отец велел ей распоряжаться Сережкой. Письмо за образом? Надо найти его, достать... И прочитать... Скорее назад, в избу...
Сергей вспрыгнул на лавку и торопливо стал шарить на полочке-угольнике за образом... Под руку попалась пачка бумажек. Не слезая с лавки, Сергей стал быстренько перебирать их... Вот голубой конверт, выцветший, пожелтевший. Это он! Слегка дрожавшими пальцами Сергей достал из конверта письма, их было два. В одном Николай Михайлович сообщал, что остался служить в Красной Армии, а другое... "Уважаемая Манефа Семеновна! По известным вам причинам я должен какое-то время жить вне дома. Дела! Доверяю вам самое ценное, что есть в моей жизни, - Сережку. Очень прошу временно, до моего возвращения, позаботиться о нем. Этого я вам никогда не забуду. И пишите мне, пишите мне о нем чаще. Затем еще одна просьба, только не обижайтесь, как мы однажды договорились с вами, - не надо отравлять его религиозным дурманом. У вас свои убеждения, у меня свои. Извините за откровенность, но лучше все сказать прямо, чем говорить намеками. С приветом. Н. Зотов". Так вот оно какое письмо!.. "Религиозный дурман"! Но надо торопиться. Куда же спрятать конверт? Только не за образ! В карман? Изотрется. Вот куда...