Памятное. Испытание временем. Книга 2
Шрифт:
Тут у нее на лице впервые появилось нечто похожее на улыбку.
Я видел, что говорить ей нелегко. Женщина, которая помогала Александре Михайловне передвигаться и возила коляску, поправила покрывало, укутывавшее ноги моей собеседницы, и я почувствовал, что лучше было бы наш разговор прекратить, тем более что наступал вечер и становилось прохладно. Но она, как бы вспомнив, что проработала в Швеции много лет, сама решила поговорить об этой стране побольше, рассказать о ней то, что ей казалось наиболее интересным и близким.
О Швеции Александра Михайловна рассуждала с некоторым оттенком юмора.
– Представляете, Андрей Андреевич, – говорила она улыбаясь, – в свое время в Швеции меня считали «персона нон грата» и не разрешали
И в этот момент Александра Михайловна заплакала. Она сидела в своей коляске, слабая пожилая женщина. Я находился рядом, пытался ее успокоить и даже несколько сожалел, что вывел ее своими вопросами на такие воспоминания, которые стоили ей немалых затрат сил и разволновали.
О Молотове
Едва ли кто-нибудь станет оспаривать то, что в истории советской внешней политики и дипломатии В.М. Молотову принадлежит особая роль. Он являлся народным комиссаром иностранных дел, а затем министром иностранных дел СССР в период с 1939 по 1949 год – с момента освобождения Литвинова с поста наркоминдела и до назначения министром иностранных дел А.Я. Вышинского, – а затем еще раз с 1953 по 1956 год. Одновременно Молотов в 1930–1941 годах занимал пост Председателя Совета народных комиссаров СССР, а с 1941 по 1957 год – первого заместителя Председателя Совнаркома, затем – Совета министров СССР.
При Сталине в партии и стране Молотов являлся фактически вторым по положению лицом. Конечно, принципиальную политику СССР во внешних делах определяло политбюро во главе со Сталиным, мнение которого имело определяющее значение. Однако в решении конкретных вопросов отношений с другими странами многое зависело от Молотова. От него и возглавляемого им министерства исходило большинство наших предложений в международных делах. Это относится и к периоду войны, который мне особенно знаком, поскольку почти все наши важные внешнеполитические шаги так или иначе касались США как союзной державы.
Молотов оставался правой рукой Сталина и на союзнических конференциях военного, а также послевоенного времени. Он представлял Советский Союз и на проходивших в тот период конференциях министров иностранных дел.
Должен подтвердить справедливость того, что Молотов оказывал на Сталина заметное влияние. Конечно, видел я это с вышки внешних дел. Верно и то, что отношение к нему со стороны Сталина представлялось неровным.
Чем объяснялось высокое положение Молотова? Да тем, что Молотов – старый революционер, отстаивал интересы Советского государства на международной арене. Он в числе первых воочию увидел эгоистичность конкретных целей в политике США и Великобритании. И чем ближе надвигалось окончание Второй мировой войны, тем все более отчетливо проявлялось то, что эти цели направлены на завоевание западными державами, прежде всего Соединенными Штатами Америки, доминирующего положения в мире. Молотов хорошо понимал, что западные страны намерены строить свое благополучие за счет интересов других, прежде всего – за счет стран социализма.
В США, Англии и других странах Запада Молотова относили к категории сторонников «твердой линии» в отношении капиталистических государств. Однако в проведении политики Советского Союза он был отнюдь не более тверд, чем партия и ее Центральный комитет.
За время после выхода в свет первого издания «Памятного» выявилось много новых фактов и документов, высветивших роль Молотова во время сталинских репрессий. Ставшие известными факты полностью подтверждают, что Молотов был в окружении Сталина опорой диктатора. Эти же факты дают основание сделать вывод, что он являлся главной опорой. Ряд лиц в окружении «вождя» как бы соревновались друг с другом в том, кто из них получит в процессе проведения репрессий наибольшую похвалу от Сталина. Но даже Ворошилов и Каганович соревноваться с Молотовым в этом отношении не могли.
Видимо, не последнюю роль здесь сыграло то, что ни Ворошилов, ни Каганович, ни тем более другие лица, окружавшие диктатора, не могли сравниться с Молотовым с точки зрения интеллектуальных способностей. Сталин эти способности Молотова знал и ценил. Но ценил по-своему, по-сталински. Он никогда не позволял, чтобы об этом интеллектуале складывалось мнение как о каком-то неприкасаемом, и, дескать, поэтому все приближенные к Сталину должны были отводить Молотову какое-то особое место.
Сохранилось множество разного рода записок, в которых рукою Молотова выражены его циничные и жестокие мнения о работниках разных рангов. В результате подобных оценок со стороны Молотова многие люди погибали. Такой исход отвечал ненасытным деспотическим амбициям Сталина.
После XIX съезда КПСС на Пленуме ЦК Сталин выступил с резким заявлением о деятельности Молотова и Микояна. Причем главный огонь обвинений направлялся против Молотова. Всех участников Пленума это весьма озадачило. У них складывалось мнение, что такой выпад был сделан не случайно, а отражал далеко идущие планы. Действительно, Молотов и Микоян не были включены в состав созданного тогда бюро Президиума ЦК КПСС. Кстати, о факте образования этого бюро официально ничего не сообщалось. А что касается причины, из-за которой Сталин так ополчился против Молотова, то, видимо, авторитет и близость «человека № 2» к «вождю» расценивались диктатором как угроза его собственному положению.
Как личность Молотов был человеком огромного трудолюбия. Его отличала высокая степень организованности вплоть до собственного распорядка дня.
Иногда эта организованность принимала странную, можно сказать, доведенную до педантизма форму. Например, во время работы над каким-нибудь документом, продолжавшейся в течение нескольких часов, Молотов мог вдруг заявить:
– Сейчас я пойду отдохну в соседней комнате тринадцать минут.
Уходил. Затем ровно через тринадцать минут возвращался и снова брался за работу. Как это ни удивительно, после этого он выглядел свежее.
Молотов иной раз терял выдержку, как говорят, срывался и обращался с сотрудниками резко. Но все обычно понимали, что делал он это не случайно и какие-то основания, хотя бы формальные, для такого его необычного поведения имелись.
Водился за Молотовым и другой грех, хотя таковым его можно назвать лишь условно. При работе над документом часто, бывало, имелась возможность ту или иную мысль сформулировать свежо и по-новому. Но если Молотову хоть что-то показывалось необычным, да к тому же небывалым, то он с этим не соглашался. Не раз встречался я с подобным явлением.