Памятное. Книга вторая
Шрифт:
После осмотра города и его достопримечательностей официальная часть поездки закончилась. Как говорят, «под занавес» мы спросили у хозяев:
— А где же то место в районе Александрии, на котором находилось одно из семи чудес света — знаменитый Фаросский маяк?
Мы знали, что его построили почти за три века до нашей эры, еще в те времена, когда не родилась царица Клеопатра. Он приветливо светил мореплавателям на протяжении многих столетий.
Хозяева не могли показать точно, где когда-то стоял этот маяк, хотя примерное место его расположения они знали. История этого маяка, так же как и имена Клеопатры, Цезаря и Антония, дышавших некогда воздухом Александрии, окутана множеством преданий и легенд.
От пребывания в Александрии у всех нас остались живые впечатления. Мы как бы физически соприкоснулись с глубокой древностью.
Однако еще большее удовлетворение мы получили, разумеется, от бесед с Насером и его заявления:
— Мы — за дальнейшее углубление советско-египетских отношений! Это является постоянной политикой Египта.
Возвратилась наша делегация в Москву с солидным политическим багажом относительно перспектив этих отношений и с достаточной уверенностью в том, что Насер слов на ветер не бросает. И он действительно слово свое сдержал — наши отношения при нем не давали трещин. Они крепли.
Злая ирония
Прошло несколько лет. Во время очередного отпуска, когда я находился на отдыхе под Москвой, пришло сообщение о том, что Насер скончался.
Президентом Египта стал Садат. Как бы по инерции в течение ряда лет советско-египетские отношения в общем не отбрасывались назад, хотя и не получали развития. Затем, однако, стали все чаще появляться признаки того, что политическое руководство Египта все меньше следует линии Насера. Да и ссылаться на него Садат почти перестал, по крайней мере так было во время встреч и бесед, которые имели с ним советские представители, даже на самом высоком уровне в Кремле.
Бросалось в глаза, что Садат, обращаясь за экономической и военной помощью, систематически увеличивает заявки, особенно в отношении вооружений. С советской стороны с фактами и цифрами в руках неоднократно доказывалось, что и объем вооружений, поставленных нами Египту, и качество этих вооружений обеспечивают не только равенство с Израилем, но даже превосходство над ним, во всяком случае по ряду их видов.
Но Садат обращал на это мало внимания. Любой участник переговоров замечал, что он ищет предлог для выражения недовольства. Попытки с советской стороны перевести обсуждение этих вопросов в разумное русло успехов не давали.
Шаг за шагом все более отчетливо выявлялась линия Садата на то, чтобы внести изменения в египетско-советские отношения в направлении их свертывания. А когда до нас начала доходить информация о том, что Вашингтон прибегает к разного рода приманкам и посулам в отношениях с Садатом, то стало ясно, что назревает какой-то сговор Египта и США. Апогеем этого сговора стал визит Садата в Иерусалим и последующая антиарабская кэмп-дэвидская сделка.
Садат знал, что делает. Эти действия — не просчет и не ошибка. Они совершались по убеждению, являлись выражением его взглядов по существу.
Разве не выглядит злой иронией то, что Садату и премьер-министру Израиля Бегину присудили Нобелевскую премию как «борцам за мир»? Бегину, чьи руки всегда были обагрены арабской кровью и который после того, как стал «нобелевским лауреатом за мир», продолжал политику агрессии и кровавых расправ с мирным арабским населением, как это имело место в Ливане; Садату, который предал интересы арабского народа Палестины и всех арабов, а египетскую территорию предоставил Соединенным Штатам Америки, стремящимся навязать свой военно-политический диктат народам Ближнего Востока, и не только им.
О Садате как о политической личности можно судить и по его отношению к наследию, к памяти Насера. В своих последних публичных выступлениях, особенно в книге «В поисках себя», он стал открыто принижать руководящую роль Насера в организации июльской революции 1952 года и, естественно, выпячивать себя.
Во время неоднократных поездок в Египет, встреч с Насером, Садатом и другими политическими деятелями приходилось встречаться с некоторыми видными египетскими военными. Не берусь характеризовать их с точки зрения профессиональной. Но во времена Насера, когда проводилась четко выраженная линия на укрепление безопасности страны, нетрудно было заметить в глазах офицеров и генералов огонек, если можно так выразиться, отражавший гордость за справедливость того дела, которое отстаивал Египет.
В последующем этот огонек потускнел, но не думаю, что уменьшился потенциал для того, чтобы такой огонек разгорелся с новой силой в будущем-. Военные неудачи, которые постигли Египет, не должны поколебать решимость страны, ее вооруженных сил в отстаивании своего правого дела.
Масштабы политического банкротства Садата и его курса огромны.
Про Садата еще говорили, что он «тьма египетская». Выражение это зародилось в глубокой древности. Из истории известно, что около 3500 лет назад в Египте на некоторое время наступила кромешная тьма. Только недавно ученые Смитсоновского института в Вашингтоне выяснили, что в то время на острове Тир в Эгейском море произошло извержение вулкана Санторин. Это извержение было крупнейшим за всю известную историю человечества. При взрыве в воздухе образовались огромные тучи пепла, перенесенные ветрами в Египет. Политика Садата, таким образом, ассоциировалась в народе со стихийным бедствием, в результате которого за 1400 лет до нашей эры тучи пепла покрыли огромную территорию древней страны. «Тьма египетская» и Садат — понятия, невраждебные одно другому.
Пигмей на фоне пирамид
Иногда ко мне обращаются и наши советские товарищи, и иностранные деятели со следующим вопросом:
— Вот вы много раз встречались с Садатом. Политика его более или менее известна, хотя разные страны и разные политические круги ее оценивают по-своему. А что представлял собой Садат как человек?
Отвечаю на этот вопрос так. В общении, особенно когда Садат имел дело с представителем крупного государства, он внешне являл собой воплощение предупредительности. Приказывает слугам:
— Принесите несколько видов фруктового сока.
— Что вы предпочитаете — кофе или чай? — вопрошает гостя или гостей. Переспрашивает чуть ли не каждого.
Это — Садат дома. Сама учтивость и обходительность. Поводит по помещениям, покажет комнаты, продемонстрирует памятные фотографии, чтобы собеседник знал, что встречался он со многими видными людьми.
Беседуя, Садат обычно не расставался с улыбкой. Складывалось впечатление, что на лице у него явный излишек материала, из которого делается эта улыбка. Говорил он, как правило, мягким, вкрадчивым голосом, который, казалось, предназначен только для добрых слов. Но в зависимости от ситуации этим голосом Садат мог излагать мысли, от которых веяло холодом и даже пронизывало морозом.