Памятное. Книга вторая
Шрифт:
Поездка была, конечно, утомительной. Один из наших товарищей прикорнул сидя, когда мы ехали в поезде из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско. Над головой ярко сияло солнце — мы ехали в вагоне со стеклянной крышей. В это время поезд вырвался на участок дороги, которая шла по самому берегу океана. Кто-то воскликнул:
— Посмотрите, как красиво! Океан!
Поезд шел над высоким обрывом, где-то внизу виднелся песчаный пляж, люди на нем, белые буруны морской пены над волнами.
Вздремнувший товарищ проснулся, поднял голову и спросил, по-моему, спросонья не разобравшись:
— Это какой океан, Атлантический?
— Нет, — сказали ему. — Тихий.
— А-а-а… — разочарованно протянул он и… опять заснул. Как будто предупреждал: вот, мол, будет Атлантический, тогда и разбудите.
На побережье Тихого океана я попал и во время визита Л. И. Брежнева в США в 1973 году. Тогда нам довелось остановиться и даже переночевать в гостях у президента Никсона, в его личном доме. Этот дом на крутом берегу океана он считал своей летней резиденцией.
— Я купил его не так давно, — с гордостью говорил Никсон, показывая гостям большое деревянное строение и окружавшие его газоны и деревья, — и мне он очень нравится.
После переговоров в официальном Вашингтоне и в не менее официальном Кэмп-Дэвиде под Вашингтоном, здесь, на западном побережье, неподалеку от Лос-Анджелеса обстановка другая, я бы сказал даже напоминавшая домашнюю. Казалось, можно забыть о протокольной скованности. К этому располагал и сам дом средней руки и по размерам и по убранству интерьера.
Однако под вечер Никсон устроил на открытом воздухе гала-прием. «Гала» — значит большой, особо торжественный. На него был приглашен цвет «высшего общества» штата. Вполне естественно, что на приеме оказалось много представителей деловых кругов.
Немало было и деятелей культуры, преобладали среди них артисты, и неудивительно, — рядом располагался Голливуд.
Да и разве можно побывать на каком-либо приеме в Америке, где бы не было артистов кино? Их участие в приемах считается для любого хозяина престижным.
Конечно, присутствовали среди приглашенных у Никсона местные чиновники, что повыше рангом. А венчал весь американский «гостевой корпус» губернатор Калифорнии Рональд Рейган.
Солидная очередь к почетным советским гостям тянулась довольно долго. Каждому подходившему высокий советский представитель пожимал руку. Рядом стоял я как министр иностранных дел СССР, а слева от меня — советский школ в США А. Ф. Добрынин.
Рейган обменялся с нами рукопожатием и задержался, сказав обычные по такому случаю слова приветствия. Рейган сказал коротко, всячески подчеркивая свое расположение к нам:
— Представители двух наших стран должны общаться.
Те, кто стоял за ним, терпеливо ожидали своей очереди.
— Кто-то из американцев между прочим бросил тогда такую фразу:
— А ведь у Рейгана свои мысли насчет Вашингтона. Он не прочь бы превратить его в свою резиденцию.
Особого значения мы этим словам не придали, потому что в то время неизвестно было о его дальнейших планах, тем более о предстоящем выдвижении кандидатуры на пост президента от той же республиканской партии, которую представлял Никсон.
Так мы впервые пообщались с Рональдом Рейганом.
В остальном прием проходил в обычном русле. Никсон подчеркивал свое гостеприимство. Обильно расточались улыбки как со стороны главного хозяина, так и со стороны главного гостя. Они неплохо в этом соревновались.
В тот же день состоялась первая беседа Никсона и Брежнева. Они договорились, что на следующее утро встретятся для ее продолжения в определенное время и согласовали его. Разумеется, я и наш посол тоже участвовали в первой беседе и должны были присоединиться для участия во второй.
На следующее утро посол А. Ф. Добрынин сообщил мне, что Никсон уже ходит вокруг дома и явно поджидает своего партнера для продолжения беседы. Но в комнатах, отведенных Л. И. Брежневу, пока никакого движения не было.
В результате Никсону пришлось порядком погулять вокруг собственного дома. Уже давно похаживали возле дома государственный секретарь Роджерс и помощник президента Киссинджер. К ним присоединились и мы с Добрыниным.
Брежнев вышел из дома с опозданием. Беседа по понятным причинам началась с некоторой протокольной неловкости, тем более что хозяин не догадался высказать мысль о том, что он проявил готовность начать беседу слишком рано, а гость не высказал сожаления, что он не сдержал слово и договоренность о начале беседы оказалась несоблюденной.
Они поздоровались, а Никсон для разрядки еще и пошутил:
— А я использовал это время для того, чтобы еще раз походить по саду и осмотреть свой собственный дом со стороны.
Вдали с крутого склона виднелся Тихий океан.
Обмениваясь мнениями между собой, мы, советские гости, пришли к выводу, что президент при покупке дома обращал внимание больше на чудесный вид в сторону Тихого океана, чем на сам дом, который особой роскошью не отличался.
Проблема, ворвавшаяся в эпицентр политики
Проблема ядерного оружия, можно сказать, ворвалась в эпицентр политики обеих держав — СССР и США. Советский Союз не требовалось убеждать в том, что эта проблема — особая и перед ней все остальные должны отступить.
Руководящие круги США оказались не готовы тогда, как, впрочем, и на протяжении многих последующих лет, пойти на решение этой жгучей проблемы по мотивам, о которых уже говорилось. Но все течение международных событий, с их сложностями и коллизиями, с новой силой убеждало, что ответственные деятели обязаны найти пути ее решения.
На горизонте внешней политики двух держав появилась основа для договоренности, хотя не сразу еще вырисовывались ее конкретные контуры. Это и понятно. Потребовались встречи, переговоры, тщательное изучение взаимных доводов «за» и «против» тех или иных направлений в работе по достижению соглашения. Но лед уже стал давать трещины. Руководство обеих стран, согласившись в принципе, что надо искать решение проблемы, направило энергию на такие поиски.
Много тогда пришлось поработать обеим столицам. Происходили визиты за визитами, встречи за встречами. Мне припоминаются слова Никсона, обращенные к Брежневу в конце мая 1972 года по прибытии с визитом в Москву.