Шрифт:
Божена Немцова
ПАН УЧИТЕЛЬ
Перевод с чешского и примечания А.И. Серобабина.
Иллюстрации О.Л. Бионтовской.
Издательство «Детская литература», Ленинград, 1984 г.
I
Мне
Но родителей заботило другое. Они сказали, что если меня оставлять одну на целый день, то я одичаю, и поэтому договорились с дядей отправить меня к нему в деревню Хвалин, где я начну ходить в школу, а питаться буду у крестной. Соседи не советовали отдавать меня в деревенскую школу, там, мол, я ничему не научусь, в деревне, дескать, нет таких образованных учителей, как в городе. Однако родители остались при своем мнении, и в следующее после пасхи воскресенье отец отвез меня в Хвалин. Они сочли, что для познания жизни деревенская школа с честным и добросовестным учителем даст мне больше, чем городская, и не ошиблись.
Им без сомнения было известно, что не только в большом городе, но кое-где и в маленьких городках учитель разыгрывает из себя профессора и требует, чтобы так его именовали и ученики, и родители, а войдя в роль, не соизволит снизойти до учеников ни в разговорах, ни в общении, как ему положено. Обычно он уделяет внимание в первую очередь ученикам из богатых семей, а поскольку в десять утра и в четыре часа дня в занятиях перерыв, то на детей бедняков у него времени не остается. Только на частных уроках, за отдельную плату, он раскрывает тайны знаний, задает самые серьезные упражнения, тщательно поправляет ошибки и более спокойно воспринимает детские проступки. К тому же начальные городские школы переполнены, и там трудно перейти в менее многолюдные старшие классы.
Я знала о школе только по рассказам соседских детей, а рассказывали они такое, что я испытывала страх перед школой. Усиливали его мои домашние. Стоило мне что-нибудь натворить, как они начинали грозить: «Ну, погоди, вот пойдешь в школу, там тебя научат вести себя тихо!», а старушка няня, желая утешить меня, говаривала: «Милая ты моя, так уж на свете заведено, учение — это мучение, каждый его должен претерпеть. Я, когда в школу ходила, бывала бита, как жито!»
Мне доводилось слышать, как жена господского приказчика, которая была против обучения, упрямо твердила, что своего ребенка в школу не пустит, сама она, мол, не училась и, хоть ни читать, ни писать не умеет, жива ведь. А знать молитву и уметь расписаться отец за несколько зимних вечеров сам его научит. Я видела, как она же, вынужденная подчиниться официальному распоряжению, нещадно лупила свое чадо, отправляя в школу. Неудивительно, что я боялась школы, словно каторги.
Когда я в первое утро в Хвалине проснулась, мне показалось, что нет на свете человека несчастнее меня. Со слезами встала, со слезами одевалась. Во время завтрака крестная сказала тете Анежке:
— Пойдешь за мясом, возьми девчонку с собой и отведи в школу, она уже записана там.
Внутри у меня что-то захрипело, как в испорченных часах, но плакать перед крестной я побоялась.
Крестная, женщина рассудительная и добрая, не имела привычки открыто проявлять свои чувства, и кто не знал ее близко, считал холодной и бесчувственной. Даже к собственным детям она не проявляла нежности, хотя за них готова была отдать жизнь. Привыкшая к хорошо знакомым, приветливым лицам и ласковым взглядам родителей, к их заботливости, когда у меня что-то не ладилось, к материнскому поцелую и к тому, что она меня крестила на сон грядущий, я не могла привыкнуть к новым лицам, смотревшим на меня холодно и, как мне тогда казалось, равнодушно. Сердце мое словно стиснули клещи, а слезы вот-вот готовы были брызнуть из глаз.
Тетя Анежка взяла корзину, а мне повесила через плечо сумочку с букварем. Тут я не удержалась и заплакала, и когда крестная спросила, что со мной, я в отчаянии решила сослаться на болезнь, дома мне приходилось слышать, будто дети так делают, я сказала: у меня, мол, болит живот. Но крестная была женщина мудрая, по глазам поняла, что я лгу, и, похлопав меня по плечу, произнесла с улыбкой:
— Пусть болит. Поболит и перестанет, а ты иди в школу, для учения тебе голова нужна.
И мне стало стыдно. Анежка схватила меня за руку, и мы пошли. Внизу у калитки на меня опять напал страх, я ухватилась за столб и сказала:
— Не пойду!
— Ну, вот тебе и на! — стала уговаривать меня Анежка. — Тебя родители зачем сюда прислали? Чтобы ты в школу ходила.
— Я лучше завтра пойду! — умоляла я.
— И сегодня, и завтра школа останется школой. Так что иди, никто тебя там не укусит, — успокаивала меня тетя,
— Да, меня там будут бить! — всхлипывала я.
— Если будешь себя хорошо вести, никто тебя бить не будет, пан учитель человек хороший. А теперь пошли, быстро, иначе я осрамлю тебя — поведу в школу на веревочке.
Видя, что ничего не помогает, я неохотно пошла, но сквозь слезы не разбирала дороги и спотыкалась о каждый камень.
Мы жили в старом, некогда рыцарском замке, стоявшем на скале. При замке был двор и большой сад. Ниже — заросший камышом пруд. От замка вдоль пруда дугой тянулся высокий склон, на нем, окруженные фруктовыми садами и огородами, раскинулись постройки. Напротив замка, в другом конце склона, на самой вершине стоял костел, возле него дом священника, школа и самые красивые дома. У подножия замка на берегу пруда рядом с плотиной расположились мельница и пивоварня, а от них спускались два ряда домиков и хат.
Мы шли через плотину, и Анежка показывала, где что находится, кто где живет, куда за чем люди ходят. Когда мы стали подниматься к костелу, нас догнали школьники, все с нами здоровались, оглядывались, улыбались, и я перестала плакать.
— Видишь, это твои подружки! — обратила мое внимание Анежка. Рядом с костелом, к которому мы подошли, находилось огороженное стеной кладбище.
— Ну вот, а это наш костел. В день святого Ильи сюда на храмовый праздник народу собирается, как на ярмарку. Вон там, за костелом, дом священника. Пан священник хороший человек, у него прекрасный сад, если будешь хорошо учиться, он разрешит тебе посмотреть сад, угостит фруктами. Послушных детей он любит. Ну, а это школа! — сказала Анежка, и мы остановились перед двухэтажным, очень приветливым, деревянным зданием. Перед мощеной завалинкой росла старая липа. Справа от входа под окнами находился маленький, обнесенный зеленой изгородью палисадник с цветами. Все это напомнило мне родной дом, особенно ласточки под крышей.