Пандора (сборник)

Герберт Фрэнк

— Ты врач, — ответил Керро. — А здесь раненые.

— Ты хочешь, чтобы я спас его? — Оукс ткнул пальцем в сторону Томаса.

— Его может спасти только Корабль или все мы вместе, — ответил Паниль.

— Ага, Корабль!

— Или мы все вместе. Это одно и то же.

— Ложь! Все ложь!

— Спасение — слово многозначное, — напомнил Паниль. — Есть утешение и в разуме, и в потенциальном бессмертии наших сородичей.

Оукс отступил на шаг.

— Все — лживые слова! Эта планета всех нас убьет!

— Для чего тебе глаза, когда ты им не веришь? — спросил поэт. Он обвел рукой кровавую

равнину, встретился взглядом с завороженной его словами Хали. — Мы выживем. Мы исцелим планету. Аваата, поддерживавшая равновесие мира, погибла. Но Ваата — ее дочь не менее, чем моя.

— Ваата? — выплюнул Оукс. — Это еще что за чушь?

— Родилась дочь Ваэлы. Ее зовут Ваата, и она несет истинное семя Авааты, заложенное в нее при зачатии.

— Еще одно чудовище. — Оукс покачал головой.

— Ничуть. Прелестное дитя, столь же человек с виду, как и ее мать. Я покажу тебе.

Образы хлынули в сознание Оукса, влекомые несущей волной вживленного приемника. Оукс отшатнулся от Паниля, пытаясь одной рукой заслониться от поэта, а другой царапая шею, словно хотел вырвать радиокапсулу с мясом.

— Не-ет!.. Нет… нет!..

Но поток не прерывался. Под напором его Оукс рухнул на песок и, падая, услыхал голос Корабля.

Ошибиться было невозможно. Неотвратимое могущественное присутствие разворачивалось в нем, не нуждаясь в передатчиках и приборах. — Теперь ты видишь, босс? Тебе не нужен был высеченный в камне завет. Только самоуважение, богоТворение себя, всего человечества и всего, что имеет значение для вашего родового бессмертия.

Оукс перекатился на живот и закрыл голову руками, глядя в мокрый от его слез песок.

Корабль покинул его рассудок — точно медленно вытянули раскаленный нож, оставивший по себе зияющую рану. Оукс медленно опустил руки, поднял голову. Песок скрипел под множеством подошв. Со стороны Редута тянулась длинная колонна — природники и спецклоны вперемешку. Вели их Льюис и Легата. За их спинами ветер разносил клубы дыма, поднимающиеся над горящими развалинами. Его драгоценное убежище — разрушено! Все погибло!

Гнев вновь захлестнул Оукса.

«Будь ты проклят, Корабль! Ты меня обманул!»

Вскочив, он погрозил кулаком Легате:

— Ах ты, сука!

Льюис с Легатой остановились шагах в десяти, и беженцы тоже замерли. Только одна рослая женщина-спецклон с раздутым черепом и тонкими чертами лица вышла вперед, заслонив собою Легату.

— Не вздумай больше к ней так обращаться! — рявкнула она. — Мы избрали ее кэпом! Никто не смеет оскорблять нашего кэпа!

— Да это безумие! — взвыл Оукс. — Как могут чудовищные уродцы выбирать себе кэпа?

Женщина-клон шагнула к нему.

— Ты кого назвал уродцем? Что, если наше племя умножится, а вы станете уродами среди нас?

Оукс в ужасе воззрился на нее.

— Ты и сам не больно красив, — продолжала она. — Каждый день я смотрюсь в зеркало и каждый день думаю, что не так я и страшна. А ты с каждым часом становишься все уродливей. А если я решу, что среди нас уродам не место?

Легата придержала ее за руку.

— Довольно.

В этот миг равнину накрыла тень. Все разом подняли головы. Между землей и Регой плыл Корабль — куда ниже, чем он спускался когда-либо. Ясно виднелись странные выступы, крылья аграриумов. Громада в небесах двигалась с ошеломительной неспешностью, словно сама вечность. И когда тень ее накрыла Льюиса, тот расхохотался. Почти все, кто обернулся на его смех, успели заметить, как он пропадает. Тело его превратилось в белый силуэт, растаявший без следа.

— Но почему, Корабль? — спросил вслух изумленный этим исчезновением Керро.

Ответ услышали все.

«Вам нужен был истинный дьявол, Хесус Льюис, Моя вторая половинка, — заполнил мысли радостный гром. — Настоящий дьявол всегда со Мной. А Томас оставался собственным бесом, стрекалом в собственной руке. Но теперь он знает. Люди, вы заслужили отсрочку. Вы знаете, как богоТворить».

И в тот же миг каждый ощутил, что уготовил Корабль Томасу и на какой тонкой нити висит судьба умирающего.

Томас приподнялся на локте, как ни пыталась Хали уложить его.

— Нет, Корабль, — выдавил он. — Не надо… в гибербак. Я уже дома.

— Отпусти его, Корабль, — вмешалась Легата.

— Спасите его, и он ваш! — прозвучал вызов.

Вцепившись в ускользающее сознание Томаса, Керро воззвал к Ваате, дремлющей в лазаретной палатке под скалой:

— Ваата! Помоги нам!

Разума его коснулась прежняя Аваата — ослабевшая, но не утерявшая ничего. Ваата впитала ее целиком… и сверх того. Собственная дочь виделась Керро Панилю вместилищем бессчетных эпох памяти и мудрости Авааты, но слитых с памятью человечества. Ваата потянулась к тем, кто оставался на борту Корабля, даже спящим в гибербаках, даруя им новое богоТворение, сплетая в единое целое. Сознания их вливались в общий поток… даже Оукс. И, слитые воедино, тончайшими нитями они проникли в тело Томаса, заживляя раны, восстанавливая клетки.

А потом дело было сделано, и мирно спящий Томас распростерся на носилках.

Керро судорожно вздохнул, окидывая равнину взглядом. Вместе с Томасом исцелились и все раненые. Валялись вокруг тела погибших, но среди живых не осталось ни одного увечного. И вся эта толпа молча стояла в накрывшей равнину глубокой тени.

«Легата!» — воззвал Корабль.

— Да, Господи? — откликнулась та дрожащим голосом, еще не оправившись от потрясения.

«Ты отняла Моего лучшего друга, Легата. Теперь Оукс Мой. Это справедливый обмен. Там, куда Я направлюсь, он будет нужен Мне больше, чем тебе».

Легата подняла глаза на окаймленный лучами Реги силуэт.

— Ты улетаешь?

«Я ухожу вратами Быка, Легата. Врата Быка — Мое рождение и Моя вечность».

Ей вспомнился Бычок Бикеля, это хранилище зашифрованных данных, где она нашла разгадку происхождения Оукса, полумистический компьютер, где рождалось неведомое. Сознание ее слилось с архивами Корабля, и слияние это разделили, при посредстве Вааты, все, кто стоял на кровавом поле.

А слова Корабля все лились:

— Безграничность фантазии таит в себе бесконечность ужасов. Поэты облекают свои кошмары в слова. Но сны богов обретают плоть и собственную жизнь. Их уже не сотрешь с листа. Врата Быка — моя совесть. Каждый символ в моем сознании должен пройти ими, чтобы воплотиться. Иные мои символы живут и дышат, как Хесус Льюис. Другие — поют строфами стихов.