Пани царица
Шрифт:
Пропала она. С концом.
Сначала Стефка думала о себе именно так: пропала-де, с концом-де! Она свету белого невзвидела, когда мимо пронеслась конная ватага, обдавая брызгами снега, грязи, запахом разгоряченных конских крупов, гиканьем и разбойничьем посвистом. Отвернулась было к забору, чтобы защитить лицо, но в тот же миг услышала над ухом дыханье запаленного коня, потом чей-то громкий смех, потом сильные руки схватили ее за бока, приподняли – и она не успела ахнуть, как оказалась перекинутой через седло. Лука больно уткнулась в живот да еще врезалась все сильнее и сильнее при стремительной скачке. Стефка почти
Это слово вернуло ее к жизни. Ах, как давно Стефку не называли красавицей! Даже Егорка забыл о нежных словах – живет, что щи хлебает. И хотя первым движением Стефки было наградить своего похитителя и мучителя крепкой оплеухой, она повременила с этим и повнимательнее посмотрела на того, кто так дерзко тискал ее грудь и называл красавицей. Она и злилась – и в то же время забытое возбуждение просыпалось в теле…
Стефка чуть откинулась в его руках, отодвинула от лица растрепавшиеся волосы – и уставилась в насмешливые бледно-голубые глаза, отчего-то показавшиеся ей знакомыми.
Она озадачилась. Все в этом невысоком худощавом человеке, чье лицо поросло рыжеватой щетиной, странным образом было ей знакомо: рыжеватые пряди на лбу и щербатая ухмылка, и широко расставленные брови и глаза, и неожиданно крупный для его худощавых черт нос… Вдруг ни с того ни с сего вспомнила почти забытое: как собирается на встречу с тем смоленским незнакомцем, предвкушая удовольствие, которое испытает в его объятиях. Стефка не сомневалась, что он окажется ладным любовником, потому что и нос у него был велик, и пальцы длинны, а это самые наивернейшие признаки того, что оснащен мужик естеством справным!
Она поглядела на пальцы незнакомца, бесцеремонно оглаживающие ее грудь, – пальцы были длинные…
– Что ж такое делается? – воскликнул в это время голубоглазый человек. – Мерещится мне, что ли?! Неужто это ты, моя ясная паненка?! Да нет, бичь того не може!..
Он говорил по-польски, и в этот миг Стефка окончательно уверилась, что видит перед собой того самого человека из Смоленска, встреча с которым чуть не закончилась для свиты Мнишков очень плохо. Пожар, гибель пана Тадека Желякачского…
– Це ты, пшеклентный лайдак! – выдохнула она гневно. – Як пана Бога кохам – це ты [66] !
Рыжий не дал ей говорить – впился в губы своим щербатым ртом. Дыхание его отдавало винищем, но у Стефки аж колени подогнулись от внезапно вспыхнувшего возбуждения. О раны Христовы, давненько ее так не целовали!
Все вылетело из головы – страх и злость на этого человека, воспоминания о пожаре в Смоленске, панне Марианне и пане Тадеке, о Егоре и свекрови, да что – она едва не забыла собственное имя, до такой степени захотела этого мужчину! Чудилось, повели он – Стефка рухнет перед ним навзничь прямо в снег, юбку задерет, ноги раздвинет да еще начнет призывать его, умолять взять ее поскорей!
66
Это ты, проклятый бездельник! Богом клянусь – это ты! (польск.)
Но его не надо было умолять. Он вбежал по ступеням, волоча за собой Стефку. Спутники его, оставшиеся внизу, во дворе, хохотали, кричали вслед. Стефке послышалось что-то вроде:
– Остерегись государя!
Но ей сейчас не было дела до всех государей на свете, так сильно хотелось принадлежать этому человеку. Да и его снедало схожее нетерпение, потому что, лишь только забежав в какую-то комнату, небрежно, словно впопыхах устланную, вернее, заваленную коврами и шкурами, он толкнул Стефку на пол и рухнул на нее, даже не сняв полушубка – лишь растянув очкур своих шаровар.
Первый раз это было поспешно, кое-как – лишь бы первый зуд утихомирить. Потом они уже поснимали с себя побольше одежды и начали утолять голод с чувством и толком. В конце концов вся одежда валялась по углам, а они все еще катались по коврам и шкурам, теша друг друга самыми разнузданными играми.
Наконец обессиленный мужчина распростерся навзничь, тяжело дыша. Стефка и сама была бы не прочь полежать, дух перевести, однако только теперь до ее сознания дошли последние услышанные во дворе слова, и она испуганно привскочила, пытаясь разыскать в месиве одежды свою поневу [67] и рубаху.
67
Женская одежда вроде юбки.
– Чего всполошилась? – хрипло спросил ее нечаянный любовник, сжимая своими длинными пальцами (и не только пальцы были у него длинными, не только нос!) Стефкино колено.
– Ой, да как же? – глянула она с тревогой. – Говорили же тебе там, на дворе, берегись-де государя!
– Какого еще государя мне беречься? – лениво пробормотал он. – Неужто короля польского Сигизмунда? Да он ведь еще пока эва где! А я тут один-разъединственный государь и есть!
– Как это? – озадачилась Стефка. – Неужто ты наш новый воевода?
– Воевода! – презрительно хмыкнул рыжий. – Подымай выше! Я есть государь Димитрий Иванович.
– Ага! – хихикнула Стефка. – Да он же в Тушине.
– Был в Тушине, а вот уж третий день в Калуге ставку поставил.
Что-то такое Стефка слышала… ну да, правильно, Егор вместе с другими мужиками подрядился возить лес для строительства государевой новой хоромины.
То есть правильно, что Димитрий в Калуге. Но разве это может быть он?! Димитрия Стефка хорошо помнила: его яркие глаза, его сверкающую улыбку, его победительный взор. А этот…
Стефка осмотрела своего вновь обретенного любовника и должна была признать, что он нравится ей необычайно, как никогда другой мужчина не нравился. Ох и затейник!
– Ох ты и затейница! – сказал вдруг рыжий, словно прочел ее мысли. – Давно у меня такой игруньи не было. Была одна, Манюня ее звали… да беда, померла, дура-девка. – Лицо его омрачилась, но только на миг: тотчас на щербатых устах проскользнула лукавая улыбка: – Да ведь ты небось ее помнишь! Знахарка смоленская! Зеленоглазая ведьма! – И захохотал, довольнехонький Стефкиным смятением.