Пани колдунья
Шрифт:
— А она могла сказать: как решит папенька, так и сделаем. И не идти на поводу у глупой девчонки!
— Ну да, она, значит, должна о твоей репутации заботиться. После того, как ты с нею уже пять лет не разговариваешь, на письма не отвечаешь и всем рассказываешь, что у тебя ни братьев, ни сестер нет…
Видишь, опять разговор в сторону увел!
— Прости, Лизочек, душа куражу захотела! Этот купчишка был так самонадеян, так высокомерен, что я просто не мог над ним не посмеяться…
— И в каком ты виде перед ним предстал?
— Да
— Все ясно, змею ему показывал. Кобру небось.
И откуда она у тебя появлялась?
— Из-за портьеры, — буркнул Астахов, сраженный догадливостью дочери.
— А перед тем заставил его на графин глядеть?
— Понятное дело, пообещал его водочкой угостить, а пока он на хрустальное стекло любовался, я ему зрение и отвел… Уж больно ты со мною строга, душечка! Я в Индии столько всего узнал, и что же теперь с этими знаниями делать прикажешь, если они против воли наружу просятся?
На самом деле в фокусе, который показал ее отец купцу, ничего таинственного не было. Ежели, конечно, знать секрет. Так называемый магнетизм. Внушение. Свою жертву отец заставлял смотреть на что-нибудь блестящее, сосредоточиться, а сам тем временем внушал ей какие угодно видения. Больше всего Астахову нравилось пугать свои жертвы змеями: кобрами или, того паче, анакондами…
— И ты не нашел ничего лучше, как пугать невежественных людей… Может, тебе в петербургских салонах представления устраивать, публику веселить?
Поговорим с Дементьевыми, этими завзятыми театралами и меломанами. Уж они-то тебе аншлаг обеспечат… Подумай над моим предложением, а? Будь мы победнее, могли бы таким манером деньги зарабатывать, а так… сиротскому приюту благотворительность окажешь…
— Я тебе не шут балаганный! — обиделся Астахов и вернулся к столу, чтобы сесть в свое любимое кресло. — Наших скучающих Печориных веселить! После такого женихов у тебя не прибавится!
Представительская сигара в его руке погасла, и он с досадой бросил ее в корзину для бумаг.
Теперь князь сидел за столом, подперев рукой красивую голову, и не смотрел на дочь, целиком уйдя в свои мысли.
Лизе стало жалко отца. Нестарый, энергичный, полный сил мужчина попросту не знал, куда себя девать. Он никак не мог найти забвения и покоя после случившейся трагедии, когда из его жизни ушла единственная женщина, которую он любил, — мать Лизы. И почти в это же время уехал из дома наследник — старший сын князя. Уехал и затерялся где-то на просторах России.
Князь совсем забросил свои хозяйственные дела, и, если бы не умный, знающий управляющий, огромное имение Астаховых давно бы пошло прахом…
В свое время Николай Николаевич дал приют семейству своего товарища — Виктора Гаврилова, с которым когда-то учился во Франции, в знаменитой Сорбонне [4] . Гаврилов оказался по-настоящему талантливым управителем. Он разумно сочетал новые методы обработки земли с искони принятыми в этих местах, к крестьянам относился с сочувствием.
Как это ни парадоксально, крестьяне Гаврилова любили. И ходили к нему со всякой своей нуждой, не хуже, чем к третейскому судье.
4
Второе название Парижского университета.
Прежде Астаховы наезжали летом в имение, где для Александры — жены князя, их сына и маленькой дочери был выкопан пруд и на пруду сооружены деревянные купальни.
Имение называли Отрадой. Обычно сестра Виктора Гаврилова, которая после гибели на дуэли любимого жениха жила с братом в имении, разводила перед особняком великое множество цветов. Таким образом, чтобы они цвели, сменяя друг друга, целое лето.
Лиза знала о тоске отца по матери Александре Астаховой, в девичестве Кохановской, и знала о слухах, которые ходили по Петербургу: красавица-княгиня сошлась с певцом-итальяшкой, бегала к нему на свидания в номера, за что в припадке ревности Астахов ее задушил, чтобы потом выдать причиной смерти жены сердечный припадок…
— Какой там припадок! — шептались кумушки. — Отчего тогда в закрытом гробу хоронили? Душегубец князь. Не выдержал звания рогоносца, коим наградила его любимая супруга, вот и убил ее.
— Но врач-то заключение о смерти выдал в полной форме! — возражали недоверчивые.
— Врачу такой куш за молчание отвалили, что он до собственной смерти рта не откроет. Семейный врач — почище исповедника. А иной раз приходится и как бы соучастником быть. За столько лет врачи так к своим пациентам привыкают, что становятся почти членами семьи…
— Зачем Спесивцеву, — это была фамилия врача, — какой-то там куш, он и сам не из бедных людей, — не соглашались все те же неверующие.
— Затем, что денег никогда не бывает много! — заключали первые, приговорив как пособника душегубству несчастного врача.
Словом, слухи о персоне князя Астахова, ходившие по Петербургу, рисовали его в самом зловещем свете. В основном в глазах женщин. Правда, им не переставали интересоваться вдовы и перезрелые девушки, поскольку он был не только знатен, но и богат…
Мужчины его втихомолку оправдывали. Мало ли кто грешит, но надо знать меру и не позорить своего супруга в глазах света… Да разве умеют женщины делать что-нибудь тихо, как говорится, шито-крыто?
Обязательно растрезвонят на весь свет! Если он действительно придушил неверную супругу, значит, князю ничего другого не оставалось. Не станешь же вызывать на дуэль безродного итальянца?!
Одна только Лиза знала, насколько эти наветы ее батюшкой незаслуженны. И когда она пыталась удержать его от стремления вновь и вновь эпатировать столичное общество, то надеялась, что, угомонись ее батюшка, о его чудачествах потихоньку забудут.