Пани колдунья
Шрифт:
— Как, папа Ежи! — капризно надула губки она. — Разве вы не обещали сегодня быть моим рыцарем?
— Конечно, я с удовольствием, но…
— Мы сделаем так, — предложила сообразительная девушка. — Тьерри покажет княгине раффлезию, а вы потом расскажете, что у нее там с плодоножками и плодоручками…
— Над людьми увлеченными так легко смеяться! — грустно заметил Янкович-старший. Но он тут же расплылся в улыбке, принимая горячую благодарность Катажины.
— Вы — самый добрый папа на свете!
Лиза услышала, как Теодор украдкой облегченно вздохнул.
Поскольку тема цветов была самой безопасной, Лиза тоже стала ее развивать:
— Вы могли бы наведаться к нам, пан Янкович!
Как раз сейчас наш Игнац выращивает какую-то особую орхидею. Можно подумать, у него там родильня, потому что он только и говорит о каких-то детках…
— Умоляю, княгиня, — сделала плаксивое лицо Жозефина, — не продолжайте разговора на эту тему!
Тогда Ежи никто не остановит.
— О чем же мне в таком случае говорить? — нарочито озаботилась Лиза.
— О лошадях! — ехидно подсказал Янкович. — Ежели у вас рожает какая-нибудь кобыла, Жозефа готова выслушивать подробности хоть всю ночь.
— Вот, Панове, внимайте и сочувствуйте! Это мне за то, что я позволила себе перевести разговор с цветов на что-то другое!.. А между прочим, именно сегодня родился наш первенец…
— Прости, дорогая! — покаянно поднял вверх руки Ежи и поднялся из-за стола. — Жозефина права: этот день был самым счастливым в нашей жизни! Сынок! — Он обратил к Теодору растроганное лицо. — Больше всех благ на свете я желаю тебе, чтобы ты встретил такую женщину, как твоя драгоценная матушка…
Теодор оказался прав — его отец был неистощим на тосты и пожелания. Он искусно вовлекал в застольное общение всех гостей, затягивал их в водоворот своих речей и дотошно следил, чтобы никто из них не остался в стороне…
Лиза было подумала, что сегодня им с Теодором никак не удастся поговорить, но, видимо, сын хорошо знал своего отца и умел от него ускользать.
Примерно через час Лиза и Теодор оказались в оранжерее, совсем непохожей на ту, которая была в замке Поплавских. Если Василиса с помощью Игнаца смогла организовать дело так, что оранжерея приносила хозяйству доход, то в своей оранжерее Янкович-старший занимался лишь цветоводческой наукой.
Лиза понимала его желание пойти сюда вместо Теодора — уж ему-то нашлось бы о чем ей рассказать.
— Честно говоря, кроме раффлезии, я здесь не знаю толком ни одного растения, а уж по-латыни тем более. Просто о ней я постоянно слышал, с самого детства, так что это название произнесу даже во сне — Он заглянул Лизе в глаза. Она смутилась и, словно невзначай, освободила свою руку из его руки, но в этот момент лицо Теодора стало таким несчастным, что Лиза невольно улыбнулась. Но тут же нахмурилась: нельзя ей расслабляться — это будет походить на кокетство, а она приготовилась не давать пощады ни себе, ни ему.
По дорожке, выложенной какой-то узорчатой каменной плиткой, молодые люди пришли к уголку оранжереи, заросшему нежно-зеленым кустарником, среди которого Лиза заметила качели, прицепленные за кольца, вбитые в потолок.
Лиза в какой-то миг почувствовала себя маленькой девочкой, увидевшей место, о котором мечтала.
Она чуть было не захлопала в ладоши, но лишь обратила к Теодору просительные глаза:
— Давайте покачаемся на этих сказочных качелях!
Он замялся, потому что не хотел разговаривать серьезно, качаясь на качелях, но и не посмел отказать владычице своего сердца. Помог Лизе сесть на плетенную из крепких прутьев лавочку-полукорзину и сел рядом, раскачивая качели и увлекаясь этим занятием.
— Елизавета Николаевна, — все же сказал он, когда Лиза вскрикнула от испуга — качели поднялись высоко! — вы не хотите со мной разговаривать?
— Но я же пошла с вами.
Лиза сделала вид, что не понимает его претензий, хотя прилагала все усилия к тому, чтобы их разговор не принял интимного характера, — Теодор был прав, она разговора уже не хотела, потому что его боялась. К счастью, он не понимал, что движет ею и что она сама едва сдерживается, чтобы не признаться ему в своих преступных, как она считала, чувствах.
Но Теодор был по натуре упрям, так что Лизе пришлось его выслушать.
— Вы знаете, кто такой Тадеуш Костюшко? — спросил он, и Лиза откровенно удивилась, потому что ждала любого вопроса, но никак не такого.
— Это польский национальный герой, — неуверенно сказала она.
— Герой, — кивнул Теодор. — И мой кумир. Отец хотел назвать меня Тадеушем в честь него, когда я родился, но мама запротестовала и назвала меня Теодором. Похоже, да не так!
— Но вы ведь не этим расстроены? — пошутила Лиза.
— Не этим. Я расстроен тем, что в скором времени мне придется покинуть Польшу, а значит, и расстаться с вами, Елизавета Николаевна. Не видеть вас долгие дни, месяцы, а может, и годы — эта мысль для меня непереносима!
Его сообщение тоже застало Лизу врасплох, она чуть было не сказала нечто, о чем, возможно, впоследствии жалела бы, но что прямо-таки рвалось с ее языка, но в этот момент ей показалось, что среди зарослей какой-то тропической растительности мелькнула чья-то тень.
— У вас здесь никто хищный неводится? — спросила она, поеживаясь, ибо с этих пор стала будто чувствовать на себе чей-то пристальный взгляд.
Теодор рассмеялся:
— Успокойтесь, ваше сиятельство, это все-таки оранжерея, а не зоопарк или заповедник.
Он успокаивающе положил свою руку на ее.
— Что вас так напугало? Вы даже задрожали. Поверьте, я не дам вас в обиду никакому хищнику!
Они помолчали, и было видно, что Теодор будто собирается с силами.
— Как бы я хотел, чтобы вы были кем угодно: англичанкой, итальянкой, но не русской!
Это признание так ошеломило Лизу, что она даже не смогла произнести рвавшегося с языка вопроса: