Паническая атака на улице Гашека. История всех моих кризисов

Я предложила подруге встретиться в «Старбаксе» на улице Гашека. Там – потому что это недалеко от кабинета психолога, к которому я планировала пойти после встречи.

«А ты не против встретиться в “Старбаксе” на Гашека? Там как-то поприкольнее», – отправила я сообщение в «Телеграм».

«Ок. Мне вообще-то без разницы», – ответила подруга.

«Давай в 13:30».

«Хорошо».

Я опоздала, хотя жила в двадцати минутах ходьбы, в отличие от подруги, которая приехала из Переделкино. Я начала опаздывать на регулярной основе после переезда в центр (парадокс!). До этого я одиннадцать лет ездила на электричках и за мою пунктуальность отвечало расписание пригородных поездов, а сейчас только я сама – поэтому система начала давать сбой.

Подруга не обиделась на опоздание,

наоборот, сказала, что было время заняться своими делами (она репетитор по французскому языку – готовилась к уроку). Сначала говорили о чем-то отвлеченном, но темы, беспокоящие нас, то и дело просачивались. Близкий человек подруги попал в серьезную судебно-юридическую тяжбу, и никто не понимал, как ему выпутаться, даже адвокаты. Я же сходила с ума от чувства тревоги и страха, которые переполняли меня перед выходом книги «Раньше девочки носили платья в горошек». Со стороны может показаться, что перспектива того, что твой близкий сядет на несколько лет в тюрьму, намного хуже, чем переживания из-за книжки, но самое низкое, что мы можем сделать по отношению к себе и другим, – мериться страданиями, поэтому в моем повествовании такого не будет.

Б'oльшую часть времени мы обсуждали предстоящий суд, а еще – как он будет проходить, какой могут вынести приговор, что делать и кто на самом деле виноват. Ближе к концу нашей встречи подруга меня спросила: «Кать, ты как? На тебе лица нет». А я понимала, что мне очень плохо. До панической атаки оставалась пара минут, и мои попытки выразить всю мешанину чувств, мучающих меня, закончились чем-то похожим на: «Не знаю… Мне очень страшно. Я боюсь, что от меня все отвернутся». Мы говорили о чем-то еще, но о чем именно, я не помню, а потом началась она…

– Встретимся на улице, – сказала я, спешно накинула куртку и пошла к выходу.

Если верить чату в «Телеграме», мы встретились десятого марта, весной, но асфальт был безрадостного серо-белого цвета от реагентов, а я – в зимнем черном пуховике Nike. В этот же день, за несколько часов до встречи, я объявила в «Инстаграме» [1] старт продаж билетов на закрытую презентацию книги, до которой оставалось чуть меньше двух недель. Впереди еще был день рождения. Приезд мамы. Позади – уже упомянутый переезд в центр, много работы, перенесенный ковид, отмененные из-за него путешествия и в целом мой тревожно-мнительный психотип, который сформировался в детстве и шел со мной рука об руку до сегодняшнего дня.

Когда у тебя начинается паническая атака, первое желание – куда-то убежать. Если ты в помещении, то выбежать на улицу. Если на улице – где-то спрятаться. Я вышла и, глубоко дыша, ждала подругу. Поняла, что меня потихоньку отпускает, но не до конца. В груди что-то неприятно сжималось; страх, что сейчас подкосятся ноги и я упаду, не покидал. И тревога… Казалось, что тревога захватила все мое тело, стала им – и у меня нет шансов вернуть его обратно.

Подруга вышла ко мне. Мы медленно двинулись к Триумфальной площади. Сначала я попросила ее говорить со мной, чтобы мне не было так тревожно. Потом – помолчать, потому что от разговоров тревога только нарастала. Мне казалось, что я вот-вот умру: упаду, закачу глаза в припадке – и мелькали все остальные ужасные картины растревоженного сознания. На одном курсе спокойной жизни (кажется, так он и назывался) учили во время панических атак сосредотачиваться на ощущениях в теле. Если тебе плохо и кажется, что сейчас умрешь, вполне логично вызвать скорую. Но врачам надо что-то сказать: болит в груди, не могу дышать, отнимается нога – только так они смогут помочь. Я прислушалась к телу и поняла, что у меня ничего не болит, не колет, не тянет, не отнимается, а еще вспомнила слова своего предыдущего психолога о том, что в мире не было зафиксировано ни одного случая смерти от панической атаки. Эта мысль принесла мне облегчение, когда я стояла, облокотившись на гранитный фасад здания напротив памятника Маяковскому.

– Может, домой? – предложила подруга.

– Нет, к психологу, – ответила я, и она довела меня прямо до кабинета (спасибо, Лиля!).

Паническая атака отпустила на сороковой минуте сеанса. Я чувствовала себя как после бани или усиленной физической нагрузки: очень уставшей, но с приятной истомой в теле, которая символизировала радость от того, что я выжила (хотя мое тело умирать не собиралось, но психика была убеждена в обратном). Наверное, я хотела прийти на сеанс с каким-то конкретным запросом, но всю встречу мы говорили о панической атаке и о том, что к ней привело, а перед этим, конечно же, психолог меня стабилизировала.

Я заземлилась, дышала; она дала мне чувство безопасности, сказав, что рядом и, если мне станет плохо, сможет вызвать скорую помощь…

– Знаете, я написала очень откровенную книгу, и мне очень страшно.

– Чего именно вы боитесь?

– Что близкие от меня отвернутся.

– Хорошо, допустим, они отвернулись. Что тогда?

– Мне будет очень больно.

Забегая вперед, скажу: от меня никто не отвернулся. Уверена, обиделись, но пока еще об этом не сказали (возможно, ждут повода). Тогда я не только боялась боли, но и тревожилась из-за предстоящей презентации – кажется, переживала из-за работы с каким-то клиентом. А, и еще простыла! Так мы пришли к выводу, что в моей жизни случаются панические атаки, когда психика получает слишком много разных сигналов: переживания из-за одного, страх из-за другого, еще что-то из-за третьего – и добро пожаловать в мир беспричинной тревоги и грудных спазмов!

На встречах с читателями и во время прямых эфиров, посвященных новой книге, я много раз шутила (моя любимая защитная реакция) на тему того, что выход книги начался с панической атаки на улице Гашека. Могла ли я тогда знать, что это событие и сложившееся вследствие него словосочетание станут названием для новой книги? Вряд ли.

Тогда психолог дала мне поддержку, но мои проблемы оказались намного серьезнее. В какой-то момент все травмирующие и просто стрессовые события, которые произошли в моей жизни за последние несколько лет, обрушились на меня: ухудшение отношений с семьей, мучительная смерть собаки, перелом шеи у мужа, смерть одноклассницы, переезд в центр, новые клиенты и новый уровень дохода, перенесенный ковид, выход двух книг за год, одна из которых получилась слишком личной, к чему, как оказалось, тоже надо быть готовой. Не все из вышеперечисленного принесло страдания, но все однозначно стало стрессом, на который я банально не дала себе времени: прожить, осознать, отпустить и идти дальше. В детстве меня никто не учил быть внимательной к своим чувствам, как и не дал знаний о том, что, если они заморозились и ты стала эмоциональным импотентом, это не значит, что внутри тебя ничего нет. Есть. Просто в один момент (обязательно в самый неподходящий) вся несущая конструкция твоей «стабильной спокойной жизни» обрушится – конечно же, на тебя, – и камень за камнем придется собирать себя и свою стабильную жизнь заново.

Со мной это произошло в двадцать девять лет, когда я поняла, что ни отпуск, ни правильное питание, ни здоровый сон, ни БАДы, ни врачи, ни даже психолог два раза в неделю мне не помогают. Все разрушено до основания. В голове роем жужжат мучительные вопросы: а так ли я прожила свою жизнь до настоящего момента? Действительно ли я всего этого хотела? Где я? Кто я? Зачем я вообще? Почему все хорошо, но мне так плохо?

Уже после релиза «Раньше девочки носили платья в горошек» и ее презентации мне написали из издательства Clever и предложили встретиться, обсудить проект новой книги. Одна часть меня, которая очень боится упущенных возможностей, бежала на эту встречу. Другая, которая очень устала и ничего уже не хотела, еле плелась. К тому моменту я в том числе очень переживала из-за того, что многие читатели книги «Раньше девочки носили платья в горошек» оценивали не ее саму, а мою жизнь. Пожалуй, это то, с чем сложнее всего смириться, когда пишешь откровенную литературу. Многие авторы прячутся за своими героями, вымышленными персонажами, пусть даже читатель и понимает: это сам автор, – но все равно какое-никакое прикрытие. Мне было не за кем прятаться – и я получила за это сполна.

Тем не менее, несмотря на все мои внутренние процессы, я собралась, потому что работа есть работа. Я честно сказала, что пока не знаю, о чем хочу писать. Идея продолжать работать и с издательством, и с новым для меня жанром мне нравится – но в голове пустота. Мы много говорили с моим редактором, к нам присоединился главный редактор, и в ходе разговора неоднократно всплывало слово «кризис»: творчества, возраста, отношений, самореализации. «Может, и написать книгу про кризисы? – сказал редактор. – Если подумать, то вся наша жизнь из них и состоит».