Паноптикум
Шрифт:
Заснул он в эту ночь только под утро и видел во сне реку и отца, плывущего по ней в черном лапсердаке. Затем ему приснилось, что ему опять тринадцать лет и он спит на конюшне рядом с лошадьми, как это было, когда он просился в ученики к Мозесу Леви. Внезапно в дверь конюшни постучали. Во сне он проснулся и, открыв дверь, увидел на булыжной мостовой отца. У Коэна-старшего был в руках чемодан, который он обычно держал под кроватью. Как-то раз в
Он подошел к отцу, снова став во сне послушным сыном.
– Мы куда-нибудь едем? – спросил он.
– Пока нет, – ответил отец, – но мы должны быть готовы к этому, если понадобится.
Придя домой после пожара, Эдди развесил на стене фотографии погибших и рассматривал их, запоминая лица. Среди них была девушка с веснушками, чье лицо после смерти стало белым как мел. На другой красовалась шляпка с белыми шелковыми маргаритками. Было странно, что шляпка осталась у нее на голове после падения с девятого этажа. Изучив фотографию с помощью лупы, он нашел причину: заколка в форме пчелы. Были там также две сестренки не старше шестнадцати лет с красивыми бровями дугой и копной каштановых локонов. Лежа ночью без сна, он мысленно видел их лица и слушал, как в ведре плавает рыба.
Форель немного подросла и, крутясь в тесной посудине, ударялась о ее стенки. Эдди успел привязаться к ней и понимал, что не сможет ее съесть. Вместо этого он кормил рыбу хлебными крошками и червями, откапывая их на конюшне, – она стала его питомцем, о котором надо было заботиться. Каждый вечер он снимал новую жилицу своей камерой. После массы человеческих трупов было приятно фотографировать живое существо. Тем не менее он желал всей душой, чтобы той субботы, когда он поймал рыбу, никогда не было и он не ходил бы на Вашингтон-Плейс смотреть, как девушки падают с девятого этажа.
Как-то ночью раздался стук в дверь конюшни. Благодаря джину Эдди спал глубоким сном, погрузившись в темный густой туман, как это бывает с людьми, страдающими бессонницей. Он подумал, что ему опять снится отец с чемоданом. Но стук не прекращался, и Эдди в конце концов понял, что кто-то действительно просится войти. Он решил, что это пришли к человеку, который арендовал конюшню уже несколько лет и занимался извозом, а в свободное время разводил птиц и держал их в больших клетках в помещении для хранения упряжи. Поэтому Эдди
Он выбрался из постели, натянул брюки и скатился по лестнице. Когда он открыл дверь, ему показалось, что перед ним отец. Если бы это был сон, в котором Джозеф Коэн действительно явился бы к нему, чтобы предложить вернуться домой, Эдди, возможно, и согласился бы. В эту ночь он был готов отказаться от своей новой жизни, где морги были забиты телами девушек. Но это был не отец, а какой-то другой ортодоксальный еврей в черном сюртуке и черной шляпе. Его сутулая фигура вызвала у Эдди приступ тоски по отцу, потому что незнакомец, без сомнения, тоже был портным, годами просидевшим за швейной машинкой.
– Если вы хотите экипаж, то вам нужен не я, – пробормотал Эдди чуть заплетающимся языком. – Тот человек придет только в шесть.
– Мне не нужен экипаж, – сказал незнакомец. – Я ищу свою дочь.
Час был столь ранний, что все лошади еще спали стоя, их дыхание поднималось облачками пара в холодном предрассветном воздухе.
– С этим вы тоже промахнулись. – Эдди общался только с теми женщинами, которых встречал в барах, и никогда не приводил их домой. – Так что до свидания, ничем не могу помочь.
Мужчина прищурился с суровым выражением. Его бледные глаза за стеклами очков слезились и были затуманены катарактой.
– Вы фотограф?
– Да.
– Тогда вы-то мне и нужны.
Незваный гость без приглашения устремился вверх по лестнице, и Эдди оставалось только последовать за ним и постараться убедить его, что он ошибается.
– У меня здесь нет никаких женщин. Можете сами удостовериться. Ищите, если хотите.
Незнакомец, похоже, так и собирался поступить. Войдя в мансарду, он стал озирать царивший там беспорядок. Перед сном Эдди работал не покладая рук, и выщербленный деревянный стол был завален отпечатанными снимками, в том числе сверкающими изображениями форели. Она получилась даже лучше, чем он ожидал, и это позволяло ему питать слабую надежду, что когда-нибудь он станет достаточно хорошим фотографом, чтобы иметь право назвать себя учеником Мозеса Леви.