Панорама времен
Шрифт:
— А вы его еще не отправили? — удивленно воскликнул Петерсон, на что Ренфрю невозмутимо ответил:
— Э.., нет. Я не успел обработать остальную информацию…
— Хорошо! — Петерсона, казалось, взволновало это сообщение. Он быстро встал и зашагал между ящиками, громоздящимися друг на друге. — Я говорил вам, что обнаружил в файле письмо? Признаться, это очень удивительно.
— Да, — согласился Маркхем. — Когда вы появились утром и принесли пожелтевшую бумагу, все сильно разволновались. Неожиданно это стало реальностью.
— Я думал, — продолжал Петерсон, — что вы хотите э.., растянуть эксперимент.
— Растянуть? — переспросил Ренфрю.
— Ну да, не отправлять мое послание.
— Ну и ну, —
— Но.., но разве вы не видите?.. — начал Ренфрю и вдруг осекся.
— Я полагал, это будет очень интересный эксперимент.
— Конечно, интересный, — согласился Маркхем. — Однако тут возникает некоторый парадокс.
— Это была моя идея, — быстро сказал Петерсон.
— Но ведь парадокс — это как раз то, чего мы хотим избежать, — возразил Ренфрю. — Он подорвет всю концепцию.
— Я вам объяснял, — обратился Маркхем к Петерсону. — Переключатель находится в промежуточном положении между “включено” и “отключено”, помните?
— Да, я прекрасно это понимаю, но…
— Тогда не предлагайте чепухи! — закричал Ренфрю. — Если вы хотите добраться до прошлого и знаете, что вам это удалось, уберите руки прочь.
Петерсон ответил с ледяным спокойствием:
— Единственная причина, благодаря которой вы это знаете, — мое проникновение в банк Ла-Ойи. Я считаю, что именно я подтвердил ваш успех.
Наступило неловкое молчание.
— Э-э.., конечно, — вымолвил Маркхем, чтобы как-то заполнить паузу. Петерсон прав. Это оказался самый легкий способ проверки, который им следовало бы применить. Но их учили думать механическими категориями экспериментов со множеством устройств, без вмешательства человека. Идея попросить о подтверждающем знаке просто не приходила им в голову. А теперь Петерсон, чиновник, доказал по наитию, что вся их система правильная.
Маркхем глубоко вздохнул. Потрясающее ощущение — понять, что ты достиг чего-то, что до тебя было недостижимо, что не укладывалось в голове, но на поверку оказалось совершенно реальным. Говорилось, что наука иногда настолько соприкасается с миром, как ничто другое. Сегодняшнее утро и листок, принесенный Петерсоном, доказали это иным способом. Триумф эксперимента наступает, когда ты поднимаешься на новую ступень знания. Что же касается тахионов, то настоящего понимания этого явления они не получили. Они располагали только письмом на пожелтевшем клочке бумаги.
— Ян, я понимаю, что вы чувствуете. Конечно, было бы заманчиво не отправлять ваше послание, но никто не знает, чем это чревато. Возможно, это помешает нам передать то, что вы хотите: информацию об океане.
Ренфрю поддакнул: “Чертовски правильно!” — и снова повернулся к аппаратуре.
Петерсон опустил глаза, словно погружаясь в раздумья.
— Хороший аргумент. Знаете, мне вдруг показалось, что тем способом мы выяснили бы больше.
— Могли бы, — уточнил Маркхем. — Но только в том случае, если мы будем понимать, что делаем.
— Согласен, — сказал Петерсон. — Мы исключаем парадоксы. Ну а потом… — Он мечтательно вздохнул.
— Позже, конечно, — пробормотал Маркхем и подумал: “Как странно здесь меняются ролями. Петерсон — всемогущий администратор, требующий результатов прежде всего. А теперь именно Петерсон не прочь расширить границы эксперимента и найти новую область физики. А мы с Ренфрю выступаем против, потому что не знаем, какие результаты может принести парадокс. Забавно”.
Часом позже тонкости логики отступили перед суровой реальностью эксперимента. Шумы буквально измазали экран осциллоскопа. Несмотря на все усилия техников, толчки шумов не уменьшались. А если с ними не покончить, то поток тахионов будет рассеянным и слабым.
— Знаете, — откинулся назад в деревянном лабораторном кресле Маркхем, — я думаю, что ваш материал из Калифорнийского технологического мог бы здесь помочь, Ян.
Петерсон оторвался от чтения материалов в папке с красной надписью “КОНФИДЕНЦИАЛЬНО”. Пока шла повседневная работа в лаборатории, он упорно и настойчиво изучал документы своего кейса.
— Да, а как?
— Те космологические расчеты — прекрасная работа. Я бы сказал, блестящая. Собравшиеся в кучу вселенные. Предположим, кто-то внутри такой вселенной посылает сигнал. Тахионы пробьют себе дорогу, и все, что им придется сделать, — это пройти через горизонт событий в микрогеометрии. Потом они свободны. Они избавляются от гравитационных особенностей малой вселенной, и мы их ловим.
— Вот эти.., микровселенные.., а не представляют ли они собой такие.., области, где может существовать жизнь? Вдруг они обитаемы?
— Вполне возможно, — улыбнулся Маркхем. Он сохранял спокойствие ученого, который выполнил все требуемые расчеты и видел результат. В этом чувствовалась жизнерадостная уверенность в себе, которая наступает, когда человек впервые начинает понимать полностью уравнения поля Эйнштейна, с арабесками греческих букв, тянущихся тонкой вязью через всю страницу. Они казались неубедительными при первом столкновении с ними — просто цепочка каких-то закорючек. И все же следить за деликатным свертыванием тензоров, спариванием надстрочных и подстрочных индексов, которые потом коллапсируют в знакомые классические понятия — потенциал, массу, силы, направления которых соответствуют искривленной геометрии, — просто замечательно. Железный кулак реальности в бархатной перчатке абстрактной математики. Маркхем видел на лице Петерсона удивление, возникающее у людей, когда они пытаются представить себе концепции, выходящие за пределы трех привычных измерений и Евклидовых постулатов, которые обрамляют их мир. За уравнениями стояли громады пространства и космической пыли; царства мертвой, но яростной материи, отступающей перед геометрической волей гравитации; звезды, вспыхивающие в вечной темноте подобно спичечной головке, оранжевые искры которых сжигают лишь тонкое кольцо дочерних планет. Математика создавала описание всего этого, а представления, которые хранятся в умах людей, — полезны, но сложны для использования, как картинки миров, вытканные на шелке, — всегда гладкие и вечно меняющиеся. После того как ты видел описанные математикой картины, ты действительно видел мир, и тот факт, что в пределах одних миров могут существовать другие миры, что другие вселенные могут буйно разрастаться в пределах нашей Вселенной, уже не кажется тебе столь непостижимым и загадочным. Математика служит для тебя мерилом.
— Я думаю, что это может объяснять аномальный уровень шумов. Если я не ошибаюсь — это не тепловые шумы, — сказал Маркхем. — Нет, шумы генерируются самими тахионами. Этот кусочек антимонида индия не только посылает тахионы, но и принимает их. Это фон от тахионов, которым мы пренебрегли.
— Фон? — спросил Ренфрю. — Но от чего?
— Давайте разберемся. Попробуйте включить ваш коррелятор.
Ренфрю поколдовал над приборами и отступил от осциллоскопа.
— Вот, так должно получиться, — кивнул он.
— Что должно получиться? — спросил Петерсон.
— Это блокирующий анализатор последовательности сигналов, — стал объяснять Маркхем. — Он отфильтровывает настоящие шумы, возникающие в этом кусочке индия — я имею в виду шумы на звуковых волнах, — л выделяет сигналы из хаотического фона.
Ренфрю напряженно всматривался в экран осциллоскопа. На экране теперь наблюдалась волна сложной формы.
— Такое впечатление, что это серия импульсов, связанных между собой определенными интервалами, — сказал он. — Но сигнал является функцией времени и затухает. — Он показал на расплывающуюся линию, которая опускалась до уровня шумов у правого края экрана.