Панорама времен
Шрифт:
Подобная работа — беззаботное продолжение текущего эксперимента, записи в лабораторной тетради — действовала на него успокаивающе. На какое-то мгновение он снова оказался в Колумбийском университете — сын Израиля, верный делу Ньютона. Но потом проверил последние записи Купера, и это мгновение прошло. Ему нечего было здесь делать и пришлось снова окунуться в действительность.
— Вы подготовили выводы для кандидатского экзамена, о которых я вас просил? — обратился он к Куперу.
— О да. Я почти все сделал. Завтра принесу.
— Хорошо, хорошо. — Гордон оставался на месте, ему очень не хотелось уходить из лаборатории. — Скажите, вы ничего не получали, кроме обычных резонансных кривых? Никаких там?..
— Посланий? — Купер чуть улыбнулся. — Нет. Гордон кивнул, рассеянно оглянулся и ушел.
Однако вместо того чтобы вернуться в свой кабинет, он сделал крюк и пошел в физическую библиотеку. Она находилась на первом этаже корпуса “В”, и все здесь казалось временным. Впрочем, в Калифорнийском университете Ла-Ойи все выглядело примерно так в отличие от вызывающих священный трепет коридоров Колумбийского. Ходили слухи, что вскоре даже название университетского кампуса будет изменено. Ла-Ойю собирались присоединить к беспорядочным нагромождениям Сан-Диего. Муниципалитет считал, что это сэкономит противопожарную защиту и сократит затраты на содержание полиции. Однако Гордону “казалось, что это будет еще одним шагом ко всеобщему нивелированию и лос-анджелизации всего того, что так приятно отличало Ла-Ойю от других городов. Итак, Калифорнийский университет Ла-Ойи превратится в Калифорнийский университет Сан-Диего, утратив при этом нечто большее, чем название.
Минут сорок он просматривал свежие журналы по физике, затем ознакомился с некоторыми ссылками, касающимися отложенной Им до лучших времен идеи о горелке с обратным пламенем. Так как больше здесь делать было нечего, а до ленча оставалось около часа, Гордон неохотно пошел в свой кабинет. Он не стал заходить на третий этаж за почтой, а двинулся между корпусами физической и химической лабораторий под соединяющим их мостом — нелепейшим воплощением мечты архитектора. Красивая конструкция из шестиугольников притягивала глаз — он это признавал. И одновременно создавалось неприятное впечатление подмостков для какого-то прохода, проделанного гигантским насекомым, как бы наметкой конструктивного решения для будущего осиного гнезда.
Он не удивился, обнаружив, что дверь его кабинета открыта — обычно сам он ее не закрывал. Гордон даже считал, что гуманитарии отличаются от представителей точных наук еще и тем, что они обычно закрывали двери, как бы отваживая случайных посетителей. Он подумал, нет ли в этом глубокого психологического смысла; а может быть, гуманитарии просто старались не высовываться во время пребывания в университетском городке? Создавалось впечатление, что они в основном работают дома.
Спиной к двери, рассматривая через окно подмостки для “осиного гнезда”, стоял Исаак Лакин.
— Гордон, — пробормотал он, — я вас искал.
— Представляю почему.
— Да? — Лакин присел на край стола, Гордон продолжал стоять.
— Это ведь связано со Шриффером?
— Угадали. — Лакин посмотрел на люминесцентный светильник под потолком и поджал губы, как будто тщательно обдумывал, что сказать.
— Все это вырвалось из-под контроля, — помог ему Гордон.
— Боюсь, что так.
— Шриффер обещал мне, что ни мое имя, ни университет Ла-Ойи не попадут в “Новости”. Его единственная цель состояла в том, чтобы дать ход рисунку.
— Но дело зашло гораздо дальше.
— Каким образом?
— Мне звонили очень многие люди. Они позвонили бы и вам, если бы вы находились в кабинете.
— Кто и откуда?
— Коллеги. Ученые, работающие в области ядерного резонанса. Они хотят знать, что происходит. Добавлю, мне тоже это небезынтересно.
— Ну… — Гордон коротко рассказал о втором послании и о том, каким образом в дело оказался замешан Шриффер. — Я боюсь, Сол пошел гораздо дальше, чем следовало бы.
— Согласен. Кстати, звонил менеджер нашего контракта.
— Ну и что?
— Что? Честно говоря, он не имеет большой власти, но вот у наших коллег она есть. И они принимают решение.
— И все-таки, что это значит?
— Вам придется выступить с опровержением выводов Шриффера, — пожал плечами Лакин.
— Почему?
— Потому что эти выводы неверны.
— Я этого не знаю.
— Вам не следовало бы выступать с заявлениями, правильность которых вы не можете подтвердить.
— Но отрицать это тоже неверно.
— Вы считаете, что в его гипотезе есть доля правды?
— Нет, — с трудом произнес Гордон. Он надеялся, что ему не придется говорить что-либо определенное.
— Тогда откажитесь от этой идеи.
— Я не могу отрицать того, что мы получили послание, причем ясное и четкое.
Лакин с чисто европейским высокомерием поднял брови, как будто желая сказать: “Как можно разговаривать с таким человеком”.
Гордон бессознательно подтянул брюки и заложил большие пальцы рук за пояс, слегка ссутулившись. Смешно, но он неожиданно представил себе в такой позе Марлона Брандо в роли шерифа, который, прищурившись, разглядывал какого-то бандюгу. Гордон поморгал и подумал, что еще он мог бы сказать.
— Понимаете ли, — осторожно подбирая слова, начал Лакин, — в этой ситуации глупцом будете выглядеть не только вы. Сообщение о послании бросает тень на весь эффект спонтанного резонанса.
— Может быть.
— Некоторые телефонные звонки касались только этого вопроса.
— Ну и что?
— Я считаю, вам следует как-то отреагировать на это, — строго произнес Лакин.
— Лучше действовать, чем реагировать.
— Что вы хотите сказать? — Лакин весь подобрался и застыл в ожидании ответа.
В это время зазвонил телефон. Гордон с облегчением схватился за трубку. Его ответы были односложными:
— Прекрасно. В три часа. Мой кабинет номер 118. Закончив разговор, он повесил трубку и спокойно взглянул на Лакина:
— “Сан-Диего юнион”.
— Ужасная газетенка.
— Да. Но они хотят подробностей.
— Вы собираетесь с ними встретиться?
— Конечно. Лакин вздохнул:
— Что вы собираетесь им сказать?
— Я скажу, что не имею понятия, откуда взялась эта информация.