Пантера - ярость и страсть
Шрифт:
Времени на раздумья у меня не оставалось. Нужно было срочно попасть во двор и ловить негодяев там, пока не сбежали. Я толкнула балконную дверь, она оказалась закрытой. Не думая, что делаю, я пробила кулаком двойное стекло, нащупала ручку, открыла и вбежала в комнату. В ту же секунду там загорелся ночник. На большой кровати сидел в пижаме взъерошенный мужчина. В глазах его, наверное, навеки поселился ужас.
– Извините, - пробормотала я на ходу, - стекло я потом вставлю. Где у вас тут выход?
– Ик-ик!
– Спасибо.
И помчалась в коридор - квартира была такая же, как и у Лидии Петровны. Открыв замок, я выскочила на площадку, и бросилась вниз по лестнице. Только тогда вспомнила, что туфли мои так и лежат около дивана в квартире. Оказавшись во дворе, я остановилась и осмотрелась. Подъездов в доме было всего три. Пожарной лестницы, по которой могли подняться и спуститься эти ворюги, на этой стороне не было. И я побежала на другую сторону, не зная, что, как только скроюсь за углом, из третьего подъезда выйдут оба бандита, нагруженные огромными мешками, сядут в стоящий здесь же старенький "Москвич" с прицепом и отъедут. Хорошо еще, что у меня отличный слух и я услышала шум двигателя, а то бы так и осталась с носом. Развернувшись на сто восемьдесят, я бросилась обратно. И успела как раз вовремя, чтобы увидеть в десяти метрах от меня выезжающий со двора прицеп с горящими габаритами. Мысленно поклявшись, что это мой последний безумный поступок в жизни, я разбежалась и запрыгнула в тележку, как раз на те самые мешки. И сразу затаилась. Непонятно, заметили меня или нет, только машина не остановилась, выехала на улицу, набрала скорость и скоро уже везла меня в неизвестном направлении под ночными фонарями, мелькающими над моим распростертым на дне прицепа телом. Полная луна с издевательской усмешкой смотрела на меня с небес, и мне очень хотелось плюнуть ей в лицо.
Прошло немного времени, машина ехала, не собираясь останавливаться, и я решила осмотреться. В мешках, между которыми я так удобно устроилась, лежали картины. Кажется, я даже сломала одну раму, когда запрыгивала, но ничего, в музее отреставрируют. Если, конечно, мне удастся отобрать их у этих негодяев. Теперь мне было понятно, как они забирались в квартиру, но почему при этом Лидия Петровна не просыпалась - это еще оставалось загадкой. Впрочем, что говорить о больной женщине, если я сама, молодая и здоровая, ухом не повела, когда, чуть ли не наступая на меня, воры снимали со стены здоровенные часы с колокольным звоном.
Потом я вспомнила про тараканов. Никогда и нигде я еще не видела ничего подобного. Голову можно дать на отсечение, что ни один нормальный таракан так себя не ведет. Известно ведь, что эти твари очень чувствительны к человеческой ауре и боятся именно ее и поэтому никогда не полезут на человека без сильной надобности. И уж тем более не будут на нем спать. Значит, получается, что те тараканы ненормальные? Может, это из-за них Лидия Петровна, не зная, как еще спастись, выбросилась с балкона? Но ведь точно так же она могла выбежать на площадку и позвать на помощь... Черт, почему я должна лежать здесь и ломать голову над тем, что совершили люди, которые меня везут? Не проще ли спросить у них самих? Дурацкая ситуация! А вдобавок еще босс дрыхнет в квартире, усыпанный этими тварями. Что он подумает, когда проснется и не обнаружит меня и картин? Небось решит, что меня похитили. Хорош начальничек! Уснул, как дитя, на боевом посту и даже не почесался, когда в квартире орудовала шайка преступников. А если бы меня ударили не маленькой статуэткой, а гипсовой скульптурой Венеры в натуральную величину, что стояла около дивана? Нет, все-таки это тоже ненормально, что в этой квартире так тянет в сон. И вообще все это дело с самого начала окружено ореолом таинственности. Но поскольку, как говорил Акира, потусторонние силы, то бишь духи, действуют в нашем мире вполне материальными методами, через конкретных живых людей, значит, нужно искать корень зла, и тогда вся мистика сразу превратится в конкретное уголовное дело для конкретного человека...
Прошло уже примерно сорок минут. На улице было все так же темно и прохладно. Прицеп уже много раз поворачивал в разные стороны, так что я сбилась со счета, пытаясь запомнить дорогу. Все внутренности мои поменяли свои места от тряски, шишка на голове ужасно болела. Наконец прицеп тряхнуло, и движение прекратилось. В нос ударил отвратительный запах помойки. Быстро хлопнули дверцы, я услышала торопливые шаги и осторожно подняла голову. И увидела, как двое здоровых парней, уже без масок, набрасывают на меня брезент, закрывая от всего мира. Все остальное происходило уже не со мной. В мгновение ока, несмотря на мое отчаянное сопротивление, меня замотали в него, как куклу, с ног до головы, бросили на землю и начали молча мутузить ногами. Минуту, час, сутки, год, вечность... Потом подняли и куда-то понесли. Я чувствовала себя так, словно меня пропустили через камнедробилку, то есть уже вообще почти никак. Но сознание работало, я продолжала все слышать и понимать, хотя и ничего не видела сквозь плотный брезент. Шевелиться и стонать я была не в состоянии.
– Ну что, давай здесь?
– хрипло произнес один.
– Нет, подальше, - сказал другой.
– Здесь быстро найдут - собак и бомжей полно. Вон туда, к воде тащи...
И меня потащили к воде. Мне уже было все равно. Хотелось только, чтобы мое измученное, ноющее каждой своей клеточкой тело наконец положили и оставили в покое. Затем меня опустили на землю, привязали что-то тяжелое к ногам, опять подняли, раскачали и со словами "Прощай, красавица!" бросили в воду. Набрав в легкие побольше воздуха, я стала медленно погружаться в маслянистую и вонючую жижу, которая сразу же проникла под брезент и начала заливать нос и уши. Бандиты, должно быть, смотрели, как идет дело с погружением, поэтому мне нельзя было сразу выбираться из своих "пеленок", а то выловят и добьют окончательно. Поэтому я погружалась вертикально, как поплавок, утаскиваемая на дно привязанным грузилом. Холодная жижа быстро привела меня в чувство, и я начала соображать. Во-первых, нельзя паниковать - иначе в легких слишком быстро кончится воздух и я утону. А так у меня еще есть несколько минут на то, чтобы проложить путь к спасению. Брезент был плотным, в несколько слоев, и уйдет немало времени и сил, чтобы его разорвать. Потом веревка на ногах, но это уже я сделаю быстро. Главное, чтобы яма оказалась не слишком глубокой и я успела бы вынырнуть на поверхность. А пока меня все тянуло и тянуло вниз и, казалось, этому не будет конца. Наконец ноги уткнулись в дно. Мой мозг к этому времени уже отключился, а взамен включилось что-то другое, нечеловеческое, что заложил мне в подсознание отец, умевший в совершенстве управлять скрытыми резервами своего организма. И я начала в буквальном смысле прогрызать себе дорогу к жизни. Железные ногти гнулись и ломались о грубое полотно, словно сотканное из металлических нитей, я рвала его зубами, глотая противную воду, и в конце концов, минуты через три, все же проделала себе дыру, достаточную, чтобы высунуть руки наружу и разрезать веревку на ногах. Глаз я открывать не хотела, чтобы в них не попала эта отрава, поэтому все делала на ощупь. Веревка на ногах оказалась толстой, к другому концу ее была привязана железяка непонятной формы. Единственным оставшимся целым лезвием на левом мизинце я разрезала путы, чувствуя, что уже задыхаюсь, выбралась из брезента, оттолкнулась от дна и начала бесконечный подъем к поверхности, считая про себя секунды, чтобы не думать о том, как буду жадно глотать эту гадость, когда кончится воздух, как она заполнит мои легкие, и я останусь в ней навсегда, став частью ее, гнилью. Первый, судорожный глоток воздуха вошел в меня вместе с порядочной порцией вонючей жидкости, из которой я все-таки вынырнула. У меня еще хватило сил добраться до грязного и скользкого берега, вытащить на него верхнюю половину своего тела, и все - я отключилась...
Очнулась я от запаха дыма и ощущения тепла. Из груди моей вырвался непроизвольный стон, и я открыла глаза. Было уже светло, рядом горел большой костер. Вокруг возвышались горы мусора. Я лежала на большом куске картона, одетая в чей-то синий рабочий халат, и чувствовала себя вполне сносно, если не считать ноющих ребер и ощущения помойки во рту.
– Что, дурочка, очухалась?
– раздался откуда-то сбоку насмешливый голос, и мне пришлось скосить глаза.
На перевернутом пластмассовом ящике сидел какой-то оборванец и глазел на меня. Он был небрит, грязен и лохмат. Во рту виднелись всего три передних зуба желтого цвета. Возраст его определить было невозможно - что-то между тридцатью и ста годами. Глазки хитро поблескивали.
– Кто вы, прости Господи?
– пробормотала я, приподнимаясь на локте.
– Спаситель твой, кто ж еще, - хмыкнул тот.
– Ты, я так понял, топиться собралась, но не смогла. Вот я тебя и спас, от сливной ямы утащил, переодел в чистое, свое последнее, можно сказать, приличное белье, - он кивнул на халат, и теперь рассчитываю на взаимность. Справедливо ведь?
Я села, размяла плечи и руки, похрустела позвоночником, затем поднялась на ноги, сделала пару шагов, попрыгала и только тогда окончательно убедилась, что жива.
– Ну, и на какую такую взаимность вы рассчитываете?
– спросила я, протягивая к костру руки.
– Надеюсь, я не должна теперь выходить за вас замуж?
– Ну, загнула!
– весело расхохотался бомж.
– Ты даешь! Нет, замуж не нужно - у нас тут расписываться негде.
– Он махнул рукой на мусор.
– Да и паспортов нету. Предлагаю так жить, гражданским браком. В одиночку тут пропадешь - ты же новенькая, ничего не знаешь. А лучше меня все равно мужика не найдешь - всех разобрали. Соглашайся, слышь? Я тебе этот халат насовсем подарю.
Тут до меня дошло, что этот тип видел меня раздетой, и мне стало не по себе.
– Где моя одежда?
– спросила я.
– Сушится.
– Он кивнул на ту сторону костра; там на протянутой между двумя кучами веревке висели мои юбка с кофтой.
– Я постирал в чистой воде. И тебя всю вымыл.
– А сколько сейчас времени? Он посмотрел на пасмурное небо.
– Часов восемь уже.
– Утра или вечера?
– Что, совсем память потеряла? Утра, конечно. Ну так как, согласна или нет? А то скоро холода начнутся...