Пантократор
Шрифт:
– Так. Еще что?
Ежов привел еще несколько таких же «сигналов», нес какую-то собачью чушь. В конце концов, потеряв терпение, он его прервал.
– Слушай, ты что мне голову морочишь? Я его о серьезных вещах спросил, а он мне, понимаешь, бабьи сплетни пересказывает – Тухачевский сказал то, Тухачевский сказал другое! Меня не интересует, что он сказал, меня интересует – что он сделал! Что он делает! Ты не знаешь? А кто должен такие вещи знать? Плохо работают твои органы, если ты не знаешь, что делает враг народа!
– Мы подготовим материал на Тухачевского, товарищ Сталин, – поспешно заверил нарком.
– Спасибо, обрадовал. Какой материал ты на него подготовишь, идиот? Очередную липу, вроде той несуществующей гостиницы? Ты что думаешь – эти военные, они такое же трусливое говно, как все ваши ольберги и ваганяны? Против Тухачевского и его группы нужны настоящие, неопровержимые улики… Ладно, мы их получим. От фашистов получим, из Берлина.
– Я извиняюсь, не совсем вас понял, товарищ Сталин, – не сразу отозвался Ежов. – Если Тухачевский – фашистский шпион, то зачем им содействовать его провалу?
– Кто тебе сказал, что он шпион? Я тебе это сказал? Я назвал Тухачевского и его группу врагами народа – это что, обязательно значит шпионы? Тухачевский хуже, чем шпион. Шпион получит свои деньги, свои тридцать сребреников, и доволен – больше ему ничего не нужно. А Тухачевскому нужно большее! Тухачевскому нужна власть. Понимаешь? Тухачевский не о деньгах мечтает, не такой он дурак. Он мечтает стать Бонапартом. Ты знаешь, кто был Наполеон Бонапарт?
– Я читал про него, товарищ Сталин, – осторожно ответил нарком.
– Так почитай еще. Наполеон Бонапарт оседлал французскую революцию, используя свой личный престиж, свои военные успехи, достигнутые на службе революции. У него действительно были некоторые заслуги. У Тухачевского тоже были некоторые военные заслуги в прошлом, и он тоже мечтает оседлать революцию. Но оседлать революцию мы ему не позволим. Мы крепко дадим по рукам этому новоявленному бонапарту. И фашисты нам помогут. Они боятся Тухачевского. Думают, без Тухачевского и его людей наша Красная Армия окажется обезглавленной, слабой армией. Пусть думают! Сила Красной Армии не в отдельных руководителях, какими бы способными они ни были. Сила нашей Красной Армии и залог ее непобедимости – в ее единстве с народом, в ее беззаветной преданности делу великого Ленина…
Почти девять лет прошло с той ночи. Но он хорошо помнит, с каким выражением слушал его тогда Ежов, как он поддакивал, соглашался, всем видом выражая немедленную готовность действовать. А действовать ему тогда оставалось не так долго, два года каких-то. И жить тоже. Понимал ли полудурок, что вместе с судьбой Тухачевского решалась тогда и его собственная? Нет, наверное, не понимал. Думал, что можно узнать такое – и остаться в живых…
Говорят, когда за ним пришли – повел себя нехорошо, не как мужчина себя повел. Визжал, ползал на коленях. Но это было позже, в тридцать девятом году. А Тухачевского убрали в мае тридцать седьмого. Вместе с ним были ликвидированы еще семеро: Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Фельдман, Примаков, Путна. Все сошло на удивление гладко – фашисты, как и следовало ожидать, не замедлили воспользоваться идеей, которую давно работавший на нас белогвардейский генерал Скоблин подсунул через Гейдриха самому Гитлеру. Да и как было не воспользоваться? Какой же дурак упустит такую возможность – накануне войны обезглавить вооруженные силы будущего противника, одним ударом вывести из строя весь высший командный состав. В Берлине изготовили документы, неопровержимо доказывающие измену Тухачевского; некий «доброжелатель Советского Союза», якобы выкрав копии документов, переправил их в Прагу; а в Праге сам Бенеш – из чувства панславянской солидарности – поспешил ознакомить с ними нашего посла. Ничего не заподозрил, старый ишак.
Конец ознакомительного фрагмента.